День чудес - [28]

— Да, правда, чего это ты? — это уже Илик.

Значит, увидели. Значит, это мне не показалось.

Значит, действительно появился второй.

— Слышь, Вовчик, как, спрашивается, добираться будем? После одиннадцати на автобусе вряд ли уедем, а четырех мужиков ночью никто не возьмет, — Генка упорно не хочет оставить меня в покое.

Ладно. Потом как-нибудь я разберусь с собой, когда мешать не будут.

— Так что вы предлагаете?

— Мы-то ничего, как всегда, а Илик предлагает сброситься и купить машину. Что-нибудь типа «Запорожца», а? Что скажешь?

— Это идея, — говорю я, — номер один, — и засыпаю.

«Девятый вал» ждал нас. У фальшивых колонн выстроились официантки.

— Приехали? — спросили они хором, криво улыбаясь.

Мы начали выгружать аппаратуру.

— Значится, приехали? — очевидно не очень доверяя своим глазам, спросила нас пожилая женщина в белой куртке, сидящая у пальмы, разминая папиросу.

Сцена маленькая и грязная. Непривычно после огромных залов Домов культуры устанавливать аппаратуру на свином пятачке.

— Значит приехали? — спросил нас директор — обладатель круглой и лысой, как плафон, головы на тонком проводе шеи.

Мы не возражали.

Его хитрые глаза так и бегали, казалось, они могли найти себе места на этом светящемся лице.

— Так, хлопцы, на крайний случай чего, хочу предупредить, у меня на это место желающих до (тут он сказал слово, выражающее, по его мнению, точное количество желающих работать на этом месте) и добавил:

— Теперь, значит, чтобы проверить ваш уровень, сыграйте мне «Лебединую верность».

Обязанности у нас были четко распределены. Я отвечал за простые песни, Кырла пел рок и подпевал, где только возможно, а шлягеры и песни народов и народностей лучше всех исполнял Геша. Делал это с душой.

Геша закончил петь, я взглянул на нашего директора и понял, ему стало стыдно за свою лексику.

Кухарки, вывалившие во время пения из-за перегородки, удовлетворенно улыбаясь, удалились, и пар повалил, и запахло чем-то жаренообщепитовским.

Черногорцы признали нас сразу. Нам не давали отдохнуть. Какие-то летчики сельхозавиации, потом Эдик Шаронян — профессия неизвестна, снова летчики, снова Эдик и снова летчики, и снова Шаронян, и неизвестно кто. Причем, как мы поняли, для большинства было неважно, что мы играем, их больше интересовала первая часть — объявление.

Для летчиков сельхозавиации с борта самолета пятнадцать-полсотни-шесть звучит песня. Для Эдика Шароняна — летчика-вертикальщика, для Эдика Шароняна — капитана дальнего плавания. От Эдика Шароняна — для всего зала. Всего хорошего! В такой день…

Только потом мы узнали, что летчики — никакие не летчики, и на самолетах никогда не летали, потому что живут всю жизнь здесь и грузят в товарные вагоны желтый камень, поэтому лица у них коричневые от пыли и солнца, а пальцы на руках шершавые, набухшие и потрескавшиеся, как почки на ветках каштана весной.

В заключение вечера «летчики» маршировали под «славянку», жали всем руки, целовали официанток. Три «славянки» подряд. Они удалились. Зал опустел. Рубашку на мне можно было выжимать.

— Ну, такого у нас еще не было! — сказала Фроловна, выходя из-под пальмы.

У нас тоже.

Я в жизни ни разу не зарабатывал столько денег в один день.

Из-за стойки выскочила буфетчица Надя с двумя фугасками шампанского.

— Ребята, да я вас! Да вы мне…

Полетели пробки, заискрилось шампанское. Вышел Эдик Шаронян — известный шабашник.

— Кто Надьку тронет — зарежу!

Упал в кресло, захрапел по-богатырски, но с акцентом.

В дверях стояло четверо молодых людей.

— Эй ты! Да, да, с усами!

Обращались ко мне.

— Бывшие наши, — зашептала Надька, — Пусть только попробуют, да я их! Эдик, Эдик!

Эдик спал беспробудно.

Я понял, что точки над «и» надо ставить сразу.

Сейчас нас ожидала командная встреча по боксу. Я пропустил всего один удар, но у меня под глазом тут же налился приличный синяк. С соперником было гораздо хуже.

После матча был дан банкет.

Это был первый и последний случай, когда рука жителей Черногорска поднялась на своих кумиров. Черногорцам понравилось, что мы смогли постоять за себя. Нас решили проверить, испытать, и мы это испытание выдержали. Теперь нам улыбались при встрече и приглашали заходить в гости.

В субботу рано утром мы отправились к автомагазину выбирать средство передвижения. Наши сердца учащенно колотились.

Две четверти в до мажоре. «Есть газеты, семечки каленые, сигареты, а кому лимон?»

Нас интересовали «Запорожцы», больше горбатые, как наиболее дешевые. Мы имели довольно смутное представление о достоинствах и недостатках этой машины. Одно мы знали точно — он похож на фирменного «жучка». В остальном мы полагались на Сашу — крупного специалиста, который, по его словам, «собаку съел на этих керосинках». Илик подобрал Сашу у пивного ларька, где по выходным тот губил свой талант водкой с пивом. Саша выбирал машину, как говорится, на свою голову.

— Передок неважный, масло гонит. Не подходит. У этого колодкам труба. Не подходит. Берем этого. Тоже «не фонтан», но подмарафетим, будет бегать, как… как…

Саша так и не смог сказать, как будет бегать наш «жучок». На следующий день мы стали счастливыми владельцами автомобиля, а как поняли немного позже, его бывший хозяин стал счастливым человеком, продав это чудо нашего века. У «жучка» оказался довольно скверный характер, и мы, переночевав пару раз на середине дороги между нашим городом и Черногорском, решили возить с собой Сашу точно так же, как запасное колесо и набор инструментов. Саше это неожиданно понравилось. Он получил возможность в свободное; от лежания под машиной время общаться с официантками, рассказывать им о перебоях в снабжении фреоном, танцевать с черногорскими дамами, отставив мизинец на руке, обхватывающей талию, назначать свидания, пряча замасленные руки в пиджачные рукава, строить глазки, ужинать с вином и спать на плече кого-нибудь из нас, возвращаясь домой.