День цезарей - [8]
В ответ Британник, вкусивший уже вина, вяло пожал плечами.
– Что ж. В таком случае прощай, златой век свободомыслия.
– Не испытывай меня, мой дорогой Британник. У всякого терпения есть предел.
В попытке ослабить накал страстей Семпроний повернулся лицом к Нерону.
– Император, вот ты сейчас упомянул насчет пения. Скажи мне: ты по-прежнему поешь, как делал это в детстве? Помнится, даже тогда твой голос был сказочно красив.
Нерон полоснул взглядом из-под нахмуренных бровей, явно раздосадованный, что его отвлекают от полемики с братом.
– Да, я все еще занимаюсь пением. И пою весьма недурно. Это у меня от природы. Люди именуют это «даром богов».
Британник издал горлом тихий насмешливый звук, от которого Нерон дернулся, как от смачной оплеухи.
– Мой сводный брат, похоже, не согласен с твоим суждением о моем голосе. Вероятно, он считает, что превосходит меня. А как считаешь ты?
Британник, пожав плечами, потянулся к своему кубку. Равнодушно отхлебнул, облизнул губы. Но примирительных знаков своим видом не подал. Воздух между этими молодыми людьми, казалось, густел от напряжения; находиться меж ними было крайне неуютно. И Семпроний, сделав для успокоения глубокий вдох, попробовал в этом молчании выстроить спасительный мостик.
– Я слышал, как вы оба поете, и у вас обоих превосходные голоса. Это действительно дар, которым можно гордиться.
– Какое здесь может быть место гордости, если это дар, посылаемый богами? – поставил вопрос Нерон. – Подлинный артист за свое совершенство должен бороться, поскольку оно – плод его, и только его трудов. Здесь нет помощи ни от богов, ни тем более от людей. Жизнь артиста – беспрестанная борьба. Мало кто это понимает. Но именно с этой мыслью я пробуждаюсь изо дня в день.
– Спору нет, – почтительно кивнул Семпроний. – Ведь на плечах у тебя, цезарь Нерон, бремя всего мира. На тебя взирает вся империя, нуждаясь в твоем твердом и справедливом правлении. Люди нашего великого города ждут от тебя хлеба и зрелищ, великолепных, как более нигде во всей ойкумене. Такие запросы – вызов мудрости любого, даже богоподобного человека.
Британник в ироничном сочувствии поднял брови.
– Дело в том, Семпроний, что мой брат не просто любой человек. У него душа артиста, и смерть каждого живого существа он воспринимает как трагедию. Быть может, было бы милосердней снять с его плеч это тяжкое бремя правителя: пускай спокойно развивает в себе дарование, которое сможет преподнести римскому народу в словах и музыке… Пусть голос его льется песней, а не скрежещет указами правящего деспота.
– Довольно! – вспыхнул Нерон. – Я сыт по горло твоим злословием, братец. Вот уж воистину сердце зме́я. И голос его – гадючье шипение…
Нерон вдруг смолк, а через секунду в глазах его зажглись злобисто-лукавые огоньки.
– А знаешь что, дорогой мой Семпроний? Пожалуй, есть один способ испытать подлинную даровитость моего брата. Способ единственный. Устроить состязание. Певческое.
– Состязание? – растерялся сенатор. – Где, здесь? Прямо сейчас?
– А почему бы и нет? – Нерон уже вскарабкивался на ноги. Выпнув из-под себя подушку, он громко хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание гостей. – Друзья мои! Внемлите!
Публика снова умолкла, обернувшись к главному столу – на этот раз с любопытством.
– Сядь, – тихо, но жарко шикнула на сына Агриппина. – Перестань дурачиться. Ты теперь император, а не дворцовый недоросль. Надо же соблюдать хоть какие-то приличия.
– Нет, – тоже вполголоса парировал Нерон. – Надо показать этому молокососу, что больше он дерзить мне не может. Преподать ему урок.
– Но…
– Мать, тихо, – осек ее властно уставленный палец.
Агриппина, нахмурившись, хотела что-то возразить, но одумалась и лишь смиренно кивнула:
– Как пожелаешь, милый.
– Вот именно. Как я пожелаю. Теперь мой черед указывать народу, что делать.
Выставив чуть вперед ногу, Нерон в позе величественной статуи обратился к гостям:
– Дорогие мои друзья! Пока не последовала перемена блюд, мы в порядке ожидания, как оно обычно бывает в таких случаях, решили слегка поразвлечься. Мне тут подумалось: а что, если нам немного попеть? Насколько вам, должно быть, известно, я снискал себе некоторую известность тем, что, бывает, извлекаю голосом ноты. – Он с улыбкой склонил голову, и в эту секунду у него за спиной захлопал, не щадя ладоней, Паллас. К нему присоединилась Агриппина, а за ней Семпроний. Кое-кто из наиболее сообразительных гостей, вовремя смекнув, последовал их примеру; постепенно аплодировать начали и менее расторопные.
С полминуты молодой император купался в аплодисментах, после чего взмахом руки заставил аудиторию смолкнуть.
– Менее известно то, что устремления стать певцом вынашивает и мой брат Британник.
Последний с надменно-скучливым видом уставился куда-то вдаль, более ничем на слова Нерона не реагируя.
– Всем родителям известно, как любят соперничать меж собой родные братья и сестры, – продолжал Нерон. – И вот нынче мы с моим братом будем, состязаясь меж собой, развлекать вас пением. Вы же решите, у кого это получается лучше. Тому из нас, кто проявит себя достойней, выкажите свое одобрение ладонями. Ну, а наградой певцу, – приостановившись, он в легкой нерешительности потер большими пальцами указательные и, перехватив взгляд матери, неожиданно осклабился, – наградой будет это вот кольцо!
