День бумеранга - [4]

Она размяла пальцы. В бой.

Она вошла в блог. Ее дожидались 573 послания. Вдобавок Google автоматически разыскал и прислал сообщения о голосовании в сенате. Она стала читать. Сенаторы проголосовали за «модификацию» ставок социального налога на заработную плату. Гады. Не осмелились даже прямо назвать это увеличением налога. Она почувствовала, что кровь у нее закипает (то ли из-за политики, то ли из-за таблетки). Еще чуть-чуть – и по жилам будет носиться чистая энергия пополам с возмущением. Пальцы забегали по клавишам, как у Алисии де Ларроча, исполняющей партиту Баха.

Она напечатала: Ложка, чтобы расхлебывать, передана новому поколению – нам с вами!

Потом посмотрела, как это выглядит на экране, поигралась с цветом и размером шрифта. Ей пришло в голову, что мало кто из читателей, в основном людей молодых, свяжет эти слова с фразой из речи Кеннеди при вступлении в должность президента: «Факел передан новому поколению». Еще меньшее число людей уловит другую отсылку – к девизу Трумэна: «Последствия готов расхлебывать лично». Ладно, не важно. По барабану. Она уже начала получать сообщения и от людей постарше. Ее заметили и мейнстримовские СМИ. «Вашингтон пост» назвала ее сайт «доской объявлений для озлобленных образованных представителей побарабанного поколения». Зашли, изображая интерес, даже два-три рекламодателя.

В минуту слабости она поместила на главной странице свою фотографию – понадеялась, что это привлечет кого-нибудь из бродящих по интернету мужчин. И не ошиблась. Третья часть из 573 посланий пришла от желающих с ней переспать. Она, как верно заметил Терри, была женщина привлекательная, или, говоря языком ее поколения, «бабца ничего так»: натуральная блондинка с блестящими живыми глазами, с губами, всегда, казалось, сложенными для поцелуя. Ум и чувственность в одном флаконе. Фигура такая, что, появись она на багамском курорте в бикини или тонгах, ни один мужчина не останется равнодушным. В общем, меньше всего можно было ожидать, что такая будет сидеть за компьютером в три часа ночи, подхлестнув себя расхожим аптечным стимулятором, и поносить правительство за… фискальную безответственность. Подруга, подумала она, иди проветрись.

Глава 2

А двенадцать лет назад…

– Я поступила! Я поступила!

Семнадцатилетняя Кассандра Коуэн сияла от восторга – и неудивительно. На толстом конверте, которым она размахивала, как счастливым лотерейным билетом, красовался темно-синий герб Йельского университета с латинским девизом Lux Et Veritas. Обратный адрес – Нью-Хейвен, штат Коннектикут. Изнуряющие занятия, подготовка к приемным тестам, чтение до мучительной боли в глазах, подготовительные курсы, летние месяцы, проведенные за подтягиванием неблагополучных детей, одно лето адской археологии, когда она участвовала в раскопках массовых захоронений 80-х годов в Гватемале («Это будет очень выигрышно смотреться при поступлении», – сказал ей школьный консультант по профориентации)… Она вспомнила, как без конца перерабатывала вступительное сочинение, как натаскивала себя для трудного собеседования, как потом ждала… И вот ее приняли. «Я поступила!» – повторила она еще раз, веря и не веря.

Отец, как всегда, вернулся поздно. Она ждала его на кухне. Он пришел в одиннадцатом часу. Она вскочила, протягивая ему письмо.

– Дочура моя, я так тобой горжусь, что сейчас лопну, – сказал Фрэнк Коуэн.

Он окончил вполне приличный инженерный колледж в Калифорнии, но первый готов был признать, что Йельский университет – это другой уровень.

– Йель! – сказал он. – Мать честная. Йель. Кто бы мог подумать.

Два дня спустя служба срочной доставки привезла большую коробку всякой всячины с символикой Йеля. Автомобильные наклейки, кофейные кружки, футболки, спортивные брючки, кепка, карандашная точилка с йельским бульдогом, ручки, блокноты, пресс-папье, коврик для компьютерной мыши и спортивная куртка с надписью «Йельский папаша». На карточке было написано: «Горжусь. Люблю. Твой отец». Он налепил на окна машины так много йельских наклеек, что мама стала жаловаться на плохой задний обзор. Соседи останавливались поздравить Касс.

Через несколько месяцев, вернувшись из школы, она увидела конверт с той же синей эмблемой, лежащий распечатанным на обеденном столе. Секретариат университета обращался к ее родителям:

«Мы все еще не получили первый взнос за обучение Кассандры. Пожалуйста, свяжитесь с нами как можно скорее».

Матери не было дома. Она позвонила отцу. Он ответил, как обычно, не жалея отцовских чувств, но, узнав причину звонка, смущенно приумолк.

– Золотко, – сказал он наконец (зловещее начало: это слово он – возможно, бессознательно, – как правило, употреблял, когда надо было позолотить пилюлю). – Я сам как раз хочу с тобой об этом поговорить. Но сейчас, родная, никак не могу. У меня в кабинете четыре человека. Побеседуем дома. Пока, милая.

Когда вернулась мать, Касс предстала перед ней. Мать недоуменно прочла письмо.

– Папа говорил, что он это урегулирует…

Она позвонила ему на работу. Касс слушала в дверях, мысли ее неслись вскачь.

Коуэны были вообще-то люди не нищие. Жили в районе хоть и не роскошном, но респектабельном. Мать преподавала экономику в школе, где училась Касс. Детей в семье было четверо. Отец, насколько Касс знала, зарабатывал неплохо. В прошлом он работал системным проектировщиком в компании «Электрик боут», которая в эпоху холодной войны строила подводные лодки. О работе он дома особенно не распространялся, поскольку она была секретная. К тому же, по его словам, скучная и сухая. Однажды младший брат Касс сумел без ключа отпереть замок отцовского чемоданчика и исследовал содержимое. Он сказал, что, судя по всему, дело шло о системах запуска и наведения баллистических ракет на подлодках. Нет, не скучная работа, хотя мокрой ее и правда вряд ли можно назвать.