День бумеранга - [5]

Год назад Фрэнк и несколько его сослуживцев предусмотрительно покинули «Электрик боут», справедливо полагая, что с окончанием холодной войны спрос на подлодки, способные разом уничтожить полсотни городов, рано или поздно уменьшится, как бы ни старались конгрессмены от Коннектикута поддержать веру в их необходимость.[9] Теперь Фрэнк с коллегами занялись разработкой программного обеспечения для интернета. В 1990-е годы Уоллстрит раздавал деньги на любые начинания с символами. com быстрей, чем банкомат. Идея Фрэнка касалась отслеживания – но не баллистических ракет, а почтовых отправлений. Если все пойдет по плану, они предполагали выйти на фондовый рынок в течение года. Уже соображали, какой самолет лучше купить для нужд компании. Фрэнк с партнерами работали от зари до зари, иногда даже ночевали в помещении старой фабрики, которое сняли под офис. Он приходил домой выжатый как лимон, но глаза сверкали. Едва только, предсказывал он, пройдет первичное размещение акций, «мы станем богаче Тутанхамона».

Касс слушала, как мать говорит по телефону:

– Как это? Ты же сказал, что положил деньги на ее счет пятьсот двадцать девять! Боже мой, Фрэнк, – как ты мог?

Касс не знала, что такое счет 529, но другие слова, которые произносила мама, быстро набирали нехорошую критическую массу: «не могу поверить»… «возмущена»… «непростительно»… и наконец:

– Нет уж, сам ей скажи. Садись прямо сейчас в свой «бумер» за сорок тысяч – мне безразлично, сколько человек у тебя сейчас в кабинете, – приезжай домой и говори с ней сам. – Она повесила трубку.

Как и в тот вечер, когда Касс пришло письмо, что ее приняли, она ждала его на кухне. Когда он наконец явился, у него на лице была улыбка, которую обычно называют храброй.

– Что такое счет пятьсот двадцать девять? – спросила Касс.

– Мама тебе… не объяснила?

– Нет. Сказала, что это сделаешь ты. Потом залилась слезами и закрылась в спальне.

– Гм… да. Видишь ли, это такой специальный образовательный счет. Кладешь туда деньги, и с них не берутся налоги.

– И у меня есть такой счет?

– Понимаешь, золотко… мне пришлось вложить эти деньги в компанию. Без начального капитала, родная моя, ничего не сделаешь. Но после ай-пи-о… Знаешь, что это такое?

– Ай, пи-пи охота?

– Ха-ха, остроумно. Первичное публичное предложение. После него мы так разбогатеем, что… Ух!

– В общем, папа, ты хочешь сказать, что потратил деньги, отложенные на мое обучение, на свой. com?

– На наш .com. Но ты, золотко, не волнуйся, я добуду деньги. Если надо… Я их достану. Вот увидишь.

Почти все последующие вечера отец проводил на работе. Тем временем мать Касс поехала в Нью-Хейвен в попытке уладить дело. Вернулась удрученная: Коуэны не могли претендовать на образовательную субсидию, поскольку находились выше черты, отделявшей обеспеченных от нуждающихся. Одна из причин, сказала мать с потемневшим лицом, – отцовский «БМВ». Модель хоть и не самая последняя, но все же не такая, какую можно было бы снимать в римейке «Гроздьев гнева». Другая причина – лицо матери сделалось пунцовым – его долевое владение двухмоторной «сессной».

Когда отец наконец-то пришел домой к ужину, мать Касс, раскладывая картофельное пюре, спросила:

– Фрэнк, в заявке на субсидию надо было ответить на вопрос: «Сколько самолетов находится в вашей собственности? Если необходимо, перечислите на отдельной странице». Сколько их у тебя в настоящий момент?

Разговор между супругами за уютным семейным столом на этом и кончился. Отец рванул в ночь, бормоча, что убивается ради семьи, и какая ему за это благодарность? Несколько часов спустя Касс получила от него электронное письмо, где он мужественно объяснял, что использует «сессну» исключительно для полетов на деловые встречи. Это необлагаемая налогом деловая трата. Он изобразил ситуацию так, что продажа его доли в самолете равносильна экономическому самоубийству. Семья будет выброшена на улицу, будет питаться картошкой, упавшей с грузовиков. Ирландское происхождение – надежный источник метафор, описывающих бедность.

Через несколько дней Фрэнк Коуэн встретил Касс, когда она выходила из школы. Он сидел в своем «бимере». Это тоже, объяснил он застенчиво, «необлагаемая деловая трата». Он повез ее в кафе «Старбакс», которое, согласно недавнему исследованию, выбирают сейчас для важных разговоров 92 % американцев.

– Золотко, – спросил он, – а ты не думала когда-нибудь о…

– Об уходе в монастырь? Нет, папа.

– О военной службе.

Она уставилась на него. О чем, о чем, а об этом она не думала. Она считала себя не менее патриотичной, чем любая другая семнадцатилетняя американка. Она выросла по соседству с одним из крупнейших оборонных предприятий. Все здесь были патриотами. Но вообще-то она довольно долго была сосредоточена на экзаменах повышенного уровня по английскому, французскому, истории и на приемных тестах, где, между прочим, только высочайшие баллы могли гарантировать поступление в Йель. Может быть, ты и сам, папа, это заметил?

– Послушай меня теперь, – сказал он, внезапно воодушевившись, как будто только что успешно осуществил мозговой штурм высшей категории. – Я тут навел кое-какие справки. Выясняется, что если ты пройдешь офицерскую подготовку – а тебя с твоими отметками возьмут стопроцентно – и определенный срок прослужишь, они, черт их дери, заплатят за твое обучение.