День ботаника - [55]

Шапиро суетливо зашарил по карманам и извлёк мешочек с желудями.

– Ведите его к лифтам, а я улажу вопросы с торговцами. Надо же заплатить, что он там поломал.

– Мартин – это не имя, а прозвище. – объяснял завлаб. Вдвоём они доволокли «труп» до неприметной каморки в дальнем конце коридора, и вернулись в лабораторию. – А как его на самом деле зовут, не признаётся. Одному Гоше что-то про себя рассказал – родственная душа, такой же алкаш. И тоже, то ли закончил филфак, то ли выперли его оттуда… А в ГЗ Мартин чуть ли не со дня Зелёного Прилива. Прибился к нашей кафедре, помогает по мелочам, а мы его подкармливаем.

– Сколько же ему лет – пятьдесят, шестьдесят? – удивился Егор. Несмотря на застарелые следы возлияний, украшавшие физиономию загадочного пьяньчужки, ему трудно было дать больше сорока.

– А кто его знает? Документов у него нет. Живёт в своей каморке, книги туда стаскивает, старую фантастику. И не макулатуру какую-нибудь: Стругацких, Лема, Прачетта, Стивена Кинга. Девицы к нему шастают – вы, конечно, слышали об этом нелепом суеверии насчёт иммунитета к эЛ-А… У Мартина, видите ли, полнейшая невосприимчивость. Но толку от неё ноль – до судорог боится Леса, представляете? Я как-то попросил его выйти, расставить контейнеры с пробами – тут, недалеко, на Мичуринском, вы там были с Фомичом… Так больше не прошу – вы бы видели, какой он балаган учинил! Рыдал, бился в истерике, орал, что его на смерть посылают, порывался в ноги упасть, лишь бы не идти наружу. Да и ленив, скотина, только и может, что пробирки мыть, да втихую учить студентов гнать грибовуху на лабораторном оборудовании!

Завлаб пошарил по ящикам стола, достал пачку «Мальборо». Егор удивлённо поднял брови – до сих пор он ни разу не видел шефа курящим. Похоже, происшествие с Мартином выбило его из колеи.

– Кстати… – Шапиро неумело раскурил сигарету, – если заинтересуетесь местным фольклором – это к Мартину. Никто не знает больше баек, суеверий и всяких прочих историй о Лесе. Бутылочку только не забудьте – пить придётся с ним наравне, а это, доложу я вам, испытание!

Егор отвернулся, скрывая ухмылку. Похоже, завлаб тоже нашёл в загадочном Мартине родственную душу. Можно поспорить – на досуге они частенько ведут ностальгические беседы о фантастике. И, надо полагать, тоже не всухую.

Шапиро сделал пару затяжек, закашлялся и выбросил сигарету в окно.

– Помните, мы давеча беседовали о Дне Ботаника – я вам ещё показывал листок отрывного календаря? Так это он, Мартин, его нашёл и отдал мне. Так что, если бы не он – не было бы у нас этого праздника.

II

– Что ж вы, отче, упорствуете? Послали бы монасей, чтобы забрать этих бедняг прямо у моста – глядишь, и обошлось бы. Да и мне не горбатиться зазря…

Сергей присел на покосившуюся скамейку, торчащую из травы. Ноги не держали. Несколько сотен метров, отделяющие берег реки от Скита, дались ему тяжелее, чем иной суточный переход.

– Зазря, сыне, ничего не бывает! – строго произнёс отец Андроник. Его пальцы, старческие, узловатые, тискали грубый, вырезанный из простой палки посох.

– Страдания укрепляют страждущих в вере. Добраться до обители, преодолев трудности, опасности, телесные немощи – немалый подвиг. Но и те, кто, подобно тебе, помогает им попасть сюда, совершает благое дело, за которое будет воздаяние.

– И на том спасибо. – буркнул Сергей. – Хоть не задаром надрывался…

Пока караван из четырёх лодок добирался от Речвокзала до Лужнецкого моста, паломники не доставляли особых проблем. Наравне со всеми они орудовали вёслами, глазели по сторонам, удивляясь громадным, выше многоэтажек, деревьям, и зданиям, превращённым сплошными покровами мхов и лиан в бесформенные холмы. Наперебой сыпали вопросами, словно забыв, что едут в Новодевичий Скит, чьи древние стены одинаково непроницаемы и для мирских соблазнов и для загадочного колдовства Леса.

Но на берегу всё изменилось. Одного из паломников скрутил жесточайший приступ Лесной Аллергии. Снадобье из пузырька, предусмотрительно выданного Лиской, не помогло – гортань опухала, несчастный страшно хрипел, лицо густо порозовело, как это бывает при анафилактическом шоке. Сергей, поняв, что терять уже нечего, прижал «пациента» к траве, подложил под плечи свёрнутую куртку, чтобы запрокинулась голова, и ловко орудуя ножом, проколол трахею. Промокнул натёкшую кровь, вёл в разрез изогнутую серебряную трубку, которую, как и многие лесовики носил с собой как раз на такой случай, и дважды вдунул через её воздух.

«Пациент» судорожно дёрнулся, раз, другой. Прикрикнув на второго паломника – «что встал столбом, руки держи!» – егерь стал делать искусственное дыхание. Три выдоха в трубку, пять нажатий сложенными ладонями, три выдоха, пять нажатий…

Оставшиеся две сотни метров он тащил паломника на себе. Спутник ковылял следом, навьюченный поклажей, и хрипел так, что Сергей боялся, что и с ним вот-вот приключится то же самое. Но обошлось: их встретили в воротах и потащили страдальцев в монастырскую больничку.

Отец Андроник размашисто перекрестил носилки. Монахи на ходу обозначили поклоны и посеменили дальше. Рядом с носилками шагал с озабоченным видом скитский лекарь, отец Макарий.