Демьяновские жители - [57]

Как хорошо было известно Быкову, уже давно районные инстанции и областные газеты не получали депеш Корягина. Митрохин как-то не без скрытой радости заметил:

— Вроде замолчал титковский корреспондент!

Быков ценил и уважал Афанасия Корягина и за честность в работе, и за гражданское мужество. То обстоятельство, что Корягин бросил писать в газету и в инстанции, насторожило его. «Наверное, стал получать тумаки, а молодость ведь незащищенная. Надо выяснить, что и как», — думал Быков, входя в калитку. Уже само это ветхое четырехквартирное, наподобие барака, жилье сказало о многом. Афанасий находился дома, на бюллетене вследствие травмы руки, но как человек, не любивший сидеть без дела, он, с левой рукой на перевязи, ухитрялся правой стругать рубанком доску, придерживая ее локтем пораненной, — подправлял похилившееся крыльцо. Жена Тамара, учетчица фермы, увидев в окошко начальника, тут же высунулась и закричала, растягивая свои длинные брехливые губы:

— Вот полюбуйтесь, в каком дворце существует тот, кто лучше всех в совхозе хлеборобствует! Вот что ты, паразит, заслужил! — взвизгнула она уж вовсе по-базарному.

Афанасий хоть и не робкого десятка, но не смог ничего ответить жене на гневную речь, ибо она выпалила правду. Распри из-за жилья у них доходили до потасовки. Это сразу уяснил Быков.

— Чем жив, Афоня? — спросил Быков, присев на ступеню.

— Хреново: руку попортил.

Афанасий был худощав, жилист и как-то нескладно-мосласт; вихры его волос напоминали воз хвороста. «Таких героев наши всесторонне развитые, боевитые женщины не шибко обожают. Такие для них — не клад».

— Заживает?

— На той неделе бинт сниму.

— Чего хмур?

Корягин вынул из кармана кисет, с поразительной ловкостью в мгновение ока соорудив толщиной в палец загогулину. Быков, оторвав бумажку, поживился его мелко крошеной махрой, а когда прикурил и затянулся, с выступившими на глазах слезами похвалил:

— Живодеристый табачок-то!

— На то он и табак.

— Сам сеешь?

— А то кто ж.

— Не ответил, Афанасий.

— Чужая душа — потемки. Не знаете присказку?

— Знаю.

— Понабил шишек… Повыдохся в неравной борьбе. Хватит! Дураков нету.

— Спасовал, выходит, Афанасий? Ты, бесстрашный, несгибаемый? Переоценил я тебя, выходит?

Афанасий с удивлением взглянул на Быкова.

— Вы-то по какому поводу хлопочете? — спросил напряженно. — Я ведь… не изюм для вас. Многие районные начальники готовы меня закопать.

— Вот потому-то и хлопочу, что не давал ты житья бюрократам, очковтирателям и всем прочим, кому дороже всего свое брюхо.

На крыльце явилась не предвещающая ничего хорошего жена Афанасия Тамара — рослая, большегрудая, распаленная, в том состоянии, о котором сам Афанасий говорил: «Попала дурной бабе шлея под хвост». Тамара уперла руки в бока, приготовясь к упорной брехне:

— Гляньте-ка, нашли холуя! А чего он добился писаньем? Лучший механизатор сидит в развалюхе, а подхалимы вон в каких квартирах! У-у-у!.. — завыла она. — Чтоб мои глаза не видели тебя! Дурак, простофиля, голодрань. А ты об нас с дочкой подумал? Сладко нам тут жить?! У-у-у!.. Паразит несчастный. Уйду. Уйдем с Ниночкой, а ты подыхай в паскудном хлеву. А вы чо его подбиваете? — накинулась она на Быкова. — Сами искореняйте, вам за это деньги платют. Вас вона сколько, с портфелями. Черта вас искоренишь!

— Тамара, не вмешивайся! — попробовал урезонить Афанасий, но это еще лютее подстегнуло ее.

— Как это не вмешиваться? Кому нужно твое правдолюбство? Доченька, гляди, какой дурак набитый твой папанька! Все тянут себе, а он об совхозе изнылся, а взамен шиша не хоша. Да я-то не дура! — Тамара, вильнув круглым задом, грохнула дверью — исчезла в квартире.

— Такую атаку трудно отбить, — заметил Быков.

— Бабий язык, а она-то по-своему права, — сказал Афанасий, глядя в бок.

«Славный парень!» — отметил Быков, заверив его:

— Квартиру вам дадут. В самом скором времени. Это я обещаю, Афанасий. Не сворачивай, парень, с верного пути, который избрал, не сумяться, не оглядывайся. Не в гнилом болоте рождается большое течение, не там истоки великой реки жизни. Ты испугался, смалодушничал. Поднимись, распрямь плечи — и увидишь верный берег, к которому надо грести. Чтобы не стыдно было перед самим собою — это в первую очередь. Не примиряй свою совесть с обывательством. Уживется совесть с ним — тогда тебе конец. Тогда только и останется, что служить животу своему. Таких служителей много. Но не ими красна жизнь, и не они, чревоугодники, царствуют в вечном времени, не им уготовано бессмертие. Вот что, Афанасий, я хотел тебе сказать. — Быков поднялся, светло, как-то по-отечески взглянув на парня. — За ненастьем брезжит свет. Какие бы ни наволокло тучи, но свет — источник жизни. Иди и не оглядывайся, дорога твоя верная!

Трофимчук, Сизый и Карманов с нетерпением ожидали его в переулке.

— Будет справедливо, если в том доме, — Быков указал на только что возведенную крышу около сада, — получит квартиру Афанасий Корягин, — сказал он Карманову.

— Но квартиру давно ждет главбух Толубеева, — возразил тот.

— Пусть подождет. Сколько мне известно, в трудах на благо совхоза Толубеева… свое здоровье не подорвала.