— Я думал о тебе, но не хотел верить, что ты придешь за мной.
Джеб на миг прикрыл глаза. Потому что изменившийся облик постаревшего на добрый десяток лет египтянина резал их.
— Да, да, я понимаю. Я будто облучился, да? — И так неузнаваемое лицо Хакима снова преобразилось. На него опустилась черная тень. — Дай мне уйти.
Он посмотрел себе под ноги. Там, куда простерся его взгляд, лежали штабеля тротила. Две тонны взрывчатки были готовы поднять на воздух любое судно, что встретится у него на пути. И Хаким уже видел себя за штурвалом «Екатерины». Одного, без преданного телохранителя и команды. Он принял решение и не мог отступить ни на шаг. Сил и разума у него осталось ровно столько, чтобы удержать штурвал в одном положении.
— Дай мне уйти, — повторил он.
Блинков покачал головой, держа хозяина на прицеле двух стволов.
— Нет. Ты зря вернулся на свою яхту. Ты сошел с ума, Камиль, иначе ты не сделал бы этого.
— Ну так возьми мою жизнь. — Хаким медленным движением поднес руку к груди. — Но прежде ответь мне на вопрос...
— Я не верю твоим словам, — перебил его Блинков. — И на все твои вопросы у меня есть один ответ. Он пришел только сейчас, когда в тебе не осталось ничего от того человека, которого я когда-то знал. Теперь я понял: все теракты совершаются с таким выражением лица. Оно такое же, как у генерала, который оплевал твой дрифтер ракетами. Вы так похожи, что вас не отличить. За свою жизнь ты научился терпеть и ненавидеть, но не научился выживать и любить. И это главное, что отличает нас с тобой.
Джеб отбросил в сторону «узи» и взвел курок пистолета.
— Ты был вправе мстить, Камиль, а я вправе остановить тебя.
«Котик» поднял пистолет и выстрелил Хакиму в сердце...
Камиль умер с улыбкой на губах. На своей «Екатерине», в своей каюте. Там, где и хотел умереть. «Может, поэтому он так рвался в этот уютный мирок, который превратился для него в шлюзовую камеру и отправил на небеса?» — думал Джеб, не зная о забитом тротилом трюме.
«Лендровер» мчался по шоссе. Прохладный ночной воздух врывался через приспущенные стекла и остужал головы бойцов. Каждый думал о своем. Кокарев воспроизводил свои мысли вслух:
— Знаете, парни, я сильно беспокоюсь за нашего капитана. Я отвечу почему. Потому что, мне кажется, в его словах появился какой-то смысл. Ведь раньше этого я за ним не замечал.
Кок открыл банку пива, осушил ее на одном дыхании и выбросил в окошко. Отрыгнув, продолжил.
Миролюбивая болтовня Кока подействовала на Джеба как обезболивающее. Он слушал его и впервые вникал в смысл его трепа.
— Не тоскуй, Джеб, — Николай хлопнул товарища по плечу. — У нас весь мир под ногами. Будем плавать за горизонт и любить самых красивых. Они нам ширинку будут расстегивать большим пальцем ноги. Из любого «нет» они нам сделают не просто «да», а «ах да!». А хочешь, плюнем на этот курортный бизнес и на все деньги отгрохаем пирамиду твоей любви!
Джеб задремал, и ему привиделась пирамида, выше которой было только небо. Его брови сошлись к переносице, словно однажды он видел похожую картину. Он четко различил незнакомую женщину за штурвалом истерзанного штормом корабля. Ее ликующий, преисполненный победы возглас утонул в гуле соленого ветра:
— Свобода!