Демон - [98]
Почему, Бога ради, вы мне
не поете? Пойте. Пожалуйста, пойте. Ну, пожалуйста, пойте. Наполните мне голову песней, заглушите крики толпы, этой жуткой толпы, где все плотно прижаты друг другу, все так плотно прижаты друг другу – вот опять – что человеку даже негде упасть – вот опять – если он потеряет сознание, или с ним случится удар, или – вот опять – Нет! НЕТ!!!! – вот опять – пожалуйста… пожалуйста…
Он
встал на колени на мягкий зеленый мох, посмотрел на свои руки, на деревья вокруг, на почки на ветках, на новые, свежие листья, которые были зелеными, но и желтыми тоже, где на них падали солнечные лучи, он запрокинул голову к небу, куда тянулись ветви деревьев, тянулись ввысь, а свет лился вниз сквозь сплетение ветвей, он начал поднимать руки, но тут же их уронил и поднялся с колен – вот опять, вот опять, вот опять, вот опять – и пошел через лес, прикасаясь к деревьям, лаская их на ходу, отчаянно силясь наполнить голову пением птиц, которые были в лесу, они были (он их видел, черт побери, так почему же он их не слышал, а слышал лишь вопли дебильной толпы?), он обнял белый березовый ствол, прижимая его к груди – вот опять, вот опять, вот опять – вцепился в него мертвой хваткой, пытаясь унять вопли толпы, сжимавшейся со всех сторон, унять безмятежным покоем своего леса, но толпа все равно напирала, его тянули, толкали, мутная, тошнотворная дрожь сотрясала его изнутри, в голове все кричало, умоляло о тишине и покое, он ощущал под щекой мягкую, прохладную березовую белизну, а в душе нарастала печаль, всепоглощающая тоска, и ему снова казалось, что он тонет в потоке собственных страхов, и он крикнул своему лесу ПОМОГИ МНЕ! ТВОЮ МАТЬ, ПОМОГИ МНЕ! и еще крепче обнял березу, не понимая, почему это не помогает: как же так, здесь вокруг все мое, а мне не становится лучше? У меня за спиною – мой дом, прекрасный дом, любящая семья, а во мне копошатся крысы и черви и пожирают меня заживо. Огромный сад, собственный лес с ручьем, а мое нутро рвется на части, словно набитое ржавыми жестянками и бутылочными осколками. Ничего не помогает. Вообще ничего. Что еще у него есть??? И Гарри отчаянно прижимался к своей березе, к своей юной, прелестной, белой березе – вот опять, вот опять, вот опять, вот опять, вот опять – буквально физически ощущая, как внутри у него все гниет, распадаясь на части, и пытался выплюнуть эту гниль, но во рту сразу делалось мерзко и гадко, невыносимо, и опять…
Линда весь день улыбалась и напевала себе под нос, и дом был наполнен теплым солнечным светом, пока Гарри не вернулся с прогулки по лесу. Линда смотрела, как он входит в дом, идет к креслу, садится, и внутри у нее поселилась холодная пустота. Все вокруг сделалось серым, все стремительно погружалось во тьму. Она продолжала двигаться и говорить, кормила детей, вытирала им рты, рассеянно отвечала на их вопросы, а в душе нарастало гнетущее ощущение безысходного, бессмысленного притворства, и она ругала себя за то, что так глупо тешила себя надеждой, и все равно продолжала надеяться, хотя уже понимала, что некая внешняя сила, с которой ей точно не справиться, насмехалась над ней и ее жалкой надеждой.
Эта гнетущая серость затронула и детей тоже. Они капризничали и вертелись, когда раздраженная Линда пыталась вытереть им лица салфеткой, а потом разругались друг с другом, и Мэри громко расплакалась, что-то невразумительно бормоча, и Линда прикрикнула на Гарри-младшего. Ты зачем обижаешь сестру? Что ты ей сделал? Ничего я не делал… – Мэри вопила и топала ногами – Не шуми, ради бога. Гарри, оставь в покое сестру – Но я ничего ей не сделал – Мэри что-то выкрикнула ему – Нет, я такого не делал. Ты врешь – Не называй сестру вруньей – Но она врет – И оставь ее в покое – Но я ничего такого не делал – Мэри кричала все громче и громче – Не делал, не делал – Не выводи меня из себя, а то пожалеешь – Мэри все не умолкала – Отдай, дубины – Все, с меня хватит! На вас никакого терпения не напасешься, и Линда отшлепала их обоих и разогнала по комнатам, но они продолжали кричать сквозь закрытые двери, и Линда попыталась налить себе кофе, но у нее так тряслись руки, что горячий кофе выплеснулся ей на руку, и она уронила чашку, и ее пробила такая дрожь, что пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть, а потом, когда дрожь слегка унялась, Линда заперлась в ванной и разрыдалась
а Гарри
хотел что-то сделать – вот опять, вот опять – как-то вмешаться в происходящее… он должен был что-то сделать, и сейчас, и вообще, но мог только сидеть, стиснув челюсти до скрипа, вцепившись в подлокотники кресла, пока окружающий мир – вот опять – медленно рушился, растворяясь в себе, как лицо, что являлось к нему по ночам.
Следующая неделя была настоящим кошмаром. С каждым днем становилось все хуже и хуже. Казалось, что ссоры, истерики, крики и громкий рев начинались еще до того, как Гарри вставал с постели. Он не хотел просыпаться, он пытался снова заснуть, но шум выгнал его из кровати, и когда он пришел завтракать, вопли буквально сотрясали дом, но внезапно слегка поутихли, когда Гарри уселся за стол, и Линда вполголоса попросила детей не шуметь и оставить друг друга в покое, и Мэри насупилась и заявила, что ей не нравятся эти хлопья с молоком, а Гарри-младший играл со своей тарелкой и забрызгал себе всю рубашку, и Линду буквально трясло от злости, но она взяла себя в руки, вытерла размокшие хлопья с рубашки сына и строго сказала ему, что надо есть аккуратнее и не баловаться за столом, и лучше бы ему быстрее доесть свой завтрак, иначе он опоздает в школу, а он сказал, что ему не нравятся эти хлопья, и заорал на Мэри, чтобы она прекратила его пинать, и сам ее пнул, и Мэри расплакалась и принялась пинать Гарри-младшего, а Гарри-младший кричал на нее и пинался в ответ, и Линда велела обоим заткнуться и сама тоже сорвалась на крик, а Гарри пил кофе, упорно глядя в одну точку, и Линде удалось добиться, чтобы они перестали друг друга пинать, но они продолжали вопить, и Гарри-младший сказал, что не будет есть хлопья, и швырнул ложку на стол, и Линда сказала, чтобы он прекращал выкрутасы и немедленно доедал все, что было в тарелке, и он кричал НЕТ! НЕТ! НЕТ! и Мэри начала визжать, и Гарри-младший все ныл и ныл, и Линда орала на них обоих, и Гарри вдруг развернулся и влепил сыну такую пощечину, что тот свалился со стула.
