Демон пучины - [17]

— Почему ты сказала: нельзя уходить? — допытывался Конан.

— Ох, господин, — кокетничала хозяйка, — так старики говорят, зачем сказки повторять?

— Какие сказки? — поинтересовался киммериец и неожиданно для себя зевнул. Видно, сказывалась тяжелая прошлая ночь. Он уже несколько раз ловил на себе тревожный взгляд Зубника, но не придавал этому никакого значения. Парень трусоват, да и своему чутью Конан доверял больше, чем страхам деревенского лекаря. Сейчас он был совершенно спокоен, его даже забавлял этот разговор с расплывшейся теткой, отчаянно строившей ему глазки.

— Когда-то давно, говорят, деревня еще от воды далеко стояла, старичок какой-то зашел, воды попить попросил, да только заняты все были, женщина какая-то возьми да и скажи: неохота мне за водой идти, хочешь, так сам иди к реке и пей. — Хозяйка вдруг замолчала, посмотрев куда-то за спину Зубнику. Тот мигом обернулся, но ничего не увидел. Скучным голосом она закончила: — Ну, а старичок-то непростой был, взял да заколдовал деревню. Теперь, сказал, далеко не нужно будет ходить, вода сама подойдет, а пить ее не я, а вы будете: пока всю реку не выпьете, отсюда — ни ногой. Так вот и живем с тех пор… — Заметив очередной зевок Конана, женщина засуетилась: — Может, господа отдохнуть хотят с дороги? Я могу комнатку приготовить.

Еще час назад предложение задержаться в этом гнилом болоте даже не рассмешило бы киммерийца, но сейчас невесть откуда взявшееся благодушное настроение не позволило отказаться.

— Так и быть, хозяйка, отдохнем, надеюсь, за наше серебро у тебя найдется местечко посуше?

Не обращая внимания на умоляющий взгляд слуги, Конан проследовал в отведенную им комнату, тут же повалился на жесткий тюфяк и, недоумевая, где же это он успел так утомиться, заснул. Где-то далеко, на грани сознания он услышал вначале тревожный голос Зубника: «Господин, на тот берег пошла лодка, они что-то затевают!» и уже совсем во сне, его толкали и пихали, знакомый булькающий тенорок с сожалением сказал: «Я бы лучше его себе оставила…»

Глава 8

Пробуждение принесло массу неожиданностей. Конан очнулся на полу в совершенно незнакомом доме без малейших следов сырости, крепко связанный по рукам и ногам. С ним не было ни кинжала, ни мешочка с деньгами. Голова кружилась, язык с трудом ворочался в пересохшем рту. Рядом лежал Зубник и обреченно глядел в потолок. Киммериец хотел окликнуть слугу, но убедился, что голос ему не повинуется. Скрипнув зубами, он рванулся изо всех сил, пытаясь освободить руки, это не удалось, но Зубник повернул голову на звук и радостно вскрикнул:

— Очнулись! Я уж совсем испугался, что уморили они вас! — Заметив отчаянные гримасы Конана, слуга понимающе закивал: — Знаю, знаю, сам слышал, как они говорили: очухается, но говорить еще день не сможет. Да вы не волнуйтесь, господин, мы им живые и здоровые нужны. Ох, я вам скажу, и злые тут люди живут! Мы еще у этой тетки обедали, а гонца уже на тот берег послали, я сам видел лодку, — Зубник разглагольствовал, лежа связанный на полу, охотно сообщая все, что ему удалось узнать, — Потом вы изволили вина выпить, отдохнуть решили. Я сразу догадался, что вино непростое, глаза у вас стали, как у коровы, — хитрый слуга старательно не замечал гневного взгляда короля, который, казалось, метал молнии, — а я что? — человек подневольный. Ну, когда вас уже вязать стали, я, конечно, заступился, да их человек пять было — тут и мне досталось. Я им говорю: это же Конан, король Аквилонии, а они ржут! Так по башке дубинкой огрели, — до сих пор гудит!

Скрипучая дверь внезапно распахнулась, в комнату вошли двое мужчин. Они составляли разительный контраст людям, которых Конан видел в сырой деревне на берегу реки. Худые, с темной нечистой кожей, очень жилистые, как будто из них хорошенько отжали воду. Мрачные глаза их горели темным огнем, несмотря на то, что углы плотно сжатых губ у обоих были опущены, лица явно выражали радость.

— Смотри, проснулся! — глухим низким голосом сказал один и, присев перед Конаном, стал бесцеремонно ощупывать его ноги и руки. Осмотром он, судя по всему, остался доволен. — Да, Гранода не обманула, отличный самец!

Услышав, что его называют самцом, киммериец так рванулся в своих веревках, что чуть не оторвал кисти рук. Он по-прежнему не мог сказать ни слова, но глаза его готовы были испепелить наглецов.

— Не рыпайся, не порвешь, — добродушно похлопал его по щеке незнакомец, легкомысленно сокращая срок своего пребывания на земле. Вдобавок, у этого гнусного вора на поясе висел кинжал короля Аквилонии. Еще мгновение, и Конан бы, рванувшись, вцепился ему зубами в горло, так велико было оскорбление. Он не успел этого сделать, обидчик уже встал и повернулся к товарищу:

— И зачем только Гранода отдала такого мужика? — спросил он. — Ее-то раз в двадцать хуже будет. Мокрица и есть мокрица!

Приятель ответил громким хохотом:

— Свой, видать, роднее. А этот, гляди, гляди, как зыркает! Такой и горло перегрызет — не пикнешь!

На Зубника особого внимания не обратили, видно, не было в нем никаких особых достоинств. Дверь снова противно скрипнула, мужчины ушли. Конану казалось, что от бешенства у него лопнет голова, лишенный голоса, он не мог отвести душу даже в проклятьях. Какие-то люди, напоив его отравленным вином, словно вещь, меняют на другого, наверняка прикарманив все деньги и вещи, находившиеся в лодке! И без того странное путешествие затягивалось по вине отвратительной толстухи и ее коварного гостеприимства! Зубник молчал, то ли чувствуя за собой вину, то ли думая о чем-то своем. Лежать было неудобно, связанные за спиной руки затекли и саднили, натертые крепкими ремнями.