Утром, совершенно разбитые, они продолжили путь. Река становилась шире и спокойней. На левом берегу хорошо были видны горы Пуантена. Зубник после ночного происшествия, казалось, преисполнился к реке презрения и уже не глядел опасливо на воду, а зачарованно смотрел на прикрытые голубой дымкой вершины. Управлять лодкой не составляло никакого труда, можно было в свое удовольствие смотреть по сторонам. Солнце поднялось уже довольно высоко, когда путники заметили две деревни, расположенные друг напротив друга на противоположных берегах. Дома одной из них, прилепившиеся на самом обрыве, казалось, чудом удерживаются от падения в реку. Другой берег, более пологий, тоже был заселен: здесь несколько десятков хрупких с виду строений сгрудились у самой воды. Подплыв ближе, путники убедились, что дома стоят прямо в реке на толстых деревянных сваях. Несколько первых домов погрузились в воду почти до окон. К великому удивлению Конана, все они были обитаемы. Поднимая тучи брызг, носились ребятишки, плавно ходили деловитые женщины, подоткнув повыше подолы, мужчины сидели на высоких лавках, подобрав под себя ноги. Никого тут, похоже, не смущало то, что вся жизнь происходит в воде. Вокруг слышались оживленные голоса и смех. От хижины к хижине были переброшены мостки, кое-где уже тоже скрывшиеся под водой, но местные жители, явно хорошо знавшие их расположение, шлепали, не глядя, безошибочно попадая на положенные доски.
На приплывших Конана и Зубника никто не обращал внимания. Киммериец заметил, что местные жители были не слишком приятны на вид: бледные и одутловатые лица с красными воспаленными глазами, отекшие ноги, даже улыбки открывали гниловатые желтые зубы. Люди совершенно не напоминали жителей Пуантена, какими их помнил киммериец — загорелых черноволосых весельчаков с крепкими сильными руками и живыми темными глазами.
— Не нравится мне здесь, — тихо подал голос Зубник, привязывая лодку и закатывая штаны. Конан был с ним согласен, но промолчал. В последнее время ему вообще ничего не нравилось в этой жизни, начиная с происков загадочного Демона и кончая всеми подробностями этого путешествия. Как бы то ни было, жители по виду были вполне дружелюбны, а кроме небольшого отдыха и сносной еды путешественникам ничего и не требовалось.
Внутри небольшой харчевни киммерийцу понравилось еще меньше: все вокруг было каким-то влажным, склизким, покрытым то ли плесенью, то ли просто грязью, а при взгляде на хозяйку есть и вовсе расхотелось. Вся она была какая-то раздутая, ее лицо, похожее на подушку, выражало странную смесь тупости и хитрости, сменившихся, впрочем, алчностью при виде серебряных монет.
— Не беспокойтесь, господа, — затараторила она высоким противным жирно-булькающим, под стать ей самой, голосом. — Гостям всегда рады, накормим, приютим, будете как дома.
Невесть откуда взявшийся полуголый мальчишка кинулся вытирать стол, за который сели Конан с Зубником. Толку от этого было мало, но делал он это очень старательно. Отчаянно косые прозрачные глаза его перебегали с киммерийца на слугу, выражая испуг.
Хозяйка принялась накрывать на стол, расхваливая свою харчевню и не сводя с Конана жадного взгляда. Неясно было только, что ее привлекало больше — звон монет в кошельке путника или его мужественный внешний вид.
Нетрудно было заметить, что на фоне сутулых местных красавцев с кривыми ногами и узкими плечами Конан выглядел просто сказочным героем.
Ужин состоял из пресной вываренной рыбы и плохо пропеченного хлеба. На вопрос о вине хозяйка пожала плечами и раздраженно бухнула на стол кувшин воды. Зубник удивленно наблюдал, как его король выкладывает серебро за еду, не стоившую и медяка, но у киммерийца был свой расчет. Он знал, что деньги делают разговорчивыми даже немых, а у этой толстой тетки он бы хотел кое-что узнать.
Действительно, на лице хозяйки отразилась такая радость, будто Конан не переплатил ей за скверный обед, а, по меньшей мере, предложил выйти за него замуж. Узнав, что богатые господа желают поговорить с ней, она, что-то крикнув мальчишке у очага, охотно присела за их стол.
— Как живем? Да обыкновенно, всегда так жили. Нет, воды раньше меньше было, и мостки лежали, и в домах было сухо.
— Так что ж вы не уходите? — удивился Конан.
— Куда ж нам уходить? — настала ее очередь удивляться. — Некуда, да и нельзя нам…
— Почему нельзя? Поставьте дома подальше от реки, или вон, на том берегу, там ведь тоже деревня стоит.
Лицо толстухи перекосилось от злости:
— А вы нам не указывайте, господа проезжие! Поели, попили, да и плывите дальше! — Она распалилась и уже открыла рот для новых воплей, но тут, видно, кто-то позвал ее по имени, звучавшем то ли как чих, то ли как удар мокрой рукой по голому телу. Вернулась она очень быстро, на широком плоском лице ее играло с полдюжины улыбок. Поставив на стол небольшой кувшин, она неожиданно приветливо забулькала что-то про старые запасы и плохую память. В кувшине оказалось хорошее вино, которое недоверчивый Зубник наотрез отказался пить.
Беседа продолжилась.
— Да если все наши предки здесь прожили, куда же мы денемся?
