Демон абсолюта - [80]
Гуро, сначала тронутый обаянием и умеренностью эмира, стал считать, что с ним играют. Он предпочитал Рушди-бея, открытого противника, принцу, который вернулся из Франции как союзник, но постоянно сотрудничал с его врагами. Фейсал снова строго придерживался условий соглашения, которые не предписывали ему отдать железную дорогу в распоряжение французов; и не считал себя связанным моральными обязательствами по тому соглашению, которое его вынудили подписать.
Провозглашение Абдуллы королем Месопотамии со стороны Дамасского конгресса считалось в Багдаде лишь фанфаронством. В то же время верховный комиссар счел нужным заметить, что делегация, которая представляла Ирак на Конгрессе, была делегацией «Ахад», и принять к сведению рапорты английской полиции, которые сообщали ему, что армия арабских партизан, готовых к восстанию, собирается выступить на Мосул. Оазис Дейр-эз-Зор, во власти сторонников шерифов, всегда обеспечивал связь между Дамаском и Мосулом. Уилсон не верил в то, что Мосул восстанет: никакая часть его администрации не добилась такого неоспоримого успеха: она сделала город чистым и почти исцеленным от «турецкой клоаки».
Англичане, так же, как эвакуировали Дейр-эз-Зор, эвакуировали и оазис Абу-Кемаль[586]. Легенда об арабской армии под командованием Абдуллы, которая всегда преследовала англичан, ходила по Ане и вскоре — по Мосулу, обосновалась на базарах Багдада. Вылазки племен против английских конвоев на севере стали систематическими. Сообщение между Мосулом и Багдадом держалось на волоске — на таком же волоске, какой Лоуренс так долго держал натянутым между Дамаском и Мединой; и политические офицеры узнавали его метод, которому следовали уже не вожди племен, но их прежние арабские сотоварищи.
В первый раз Арнольд Уилсон предложил то, что столько раз предлагали ему с разных сторон до прекращения войны: доверить высокие посты арабам, которым помогали бы английские советники, и избрать иракскую Палату. Он организовал подготовку конституции, которой хотел одновременно удовлетворить Лондон, ответить на претензии шерифов и придать администрации Ирака ту форму, которую единственно считал эффективной. Комитету, а именно комитету Бонэма[587], было поручено сделать подготовительный рапорт.
В Лондоне Монтегю, перед неизбежностью предоставления мандатов[588], оказывал давление на комитет Керзона, чтобы тот заявил о стремлении видеть в Месопотамии национальное правительство и арабское государство; лорду Керзону и ему было поручено редактировать декларацию. Уилсон просил, чтобы ее публикацию отложили до получения рапорта Бонэма[589]. Лорд Керзон выбыл в Сан-Ремо, прежде чем декларация была закончена.
И решение конференции наконец стало известным. Весь Восток ждал его девятнадцать месяцев. 16 апреля [1920] года соглашение Рапалло урегулировало вопрос Мосула; 23-го соглашение Сан-Ремо вручало Англии мандат Лиги Наций на Палестину и Месопотамию; Франции — мандат на Сирию и Ливан.
Король, Конгресс, клубы, общества были обескуражены. Сначала — изумлены. Лига Наций не забыла обещаний, данных сионистам; Великобритания получила мандат на Палестину лишь на условиях применения декларации Бальфура. Но Великобритания забыла обещания Хуссейну и Семи Сирийцам, Франция забыла декларацию от 7 ноября [1918 года], Америка — декларацию Маунт-Вернона. Все забыли о праве наций на самоопределение, которому уже семь лет сами учили Восток — и даже о том, что Восстание вообще имело место.
Экстремисты уже не раз говорили об «амбициях европейских держав». Это уже были речи заговорщиков. Они опасались, что однажды те окажутся слишком сильными в Дамаске и в Багдаде: будут там полновластными хозяевами. Тогда как Фейсал, все переговоры которого оказались тщетными, считал, что оказался игрушкой в чужих руках. Англия и Франция заняли в Сирии место Турции, и вопрос нефти был урегулирован. Экстремисты хотели ответить на распределение мандатов объявлением войны Франции. Турки победили оккупационную армию; почему бы сторонникам шерифов не сделать то же самое? Французы искренне верили, что Сирия желала французского мандата, и не смирились бы с тем, что их страну втянули в колониальную войну, чтобы навязать этот мандат. Фейсал же думал, что решения Сан-Ремо связывают Францию и Англию, и противостоять сразу обоим государствам было абсурдно. Он подспудно ожидал изменения этих решений, когда он вернулся бы в Европу[590]. Даже Алленби утверждал ему, что права арабов будут обеспечены. Его отношения с Арабским бюро не были разрушены, и английские агенты консультировали его, не теряя доверия. А о том, что Америка отныне решила уйти от дел на Востоке и в Европе, ему было неизвестно.
Он отказался объявлять войну[591]. И, поскольку он отказался принимать решения, безоговорочно требуемые экстремистами, но оставался с ними, он оказался на их стороне так же, как если бы он их принял.
Те — прежде всего, бывшие вожди Восстания — были теперь одержимы отчаянной ненавистью к властям. Они желали войны не ради победы, но так, как желают участники жакерий[592], которые восстают не затем, чтобы захватить власть, но затем, что им лучше умереть в сражениях, чем жить в мучениях. Востоку для того, чтобы восстать, нужно меньше надежды, чем Западу. От Средиземноморья до Евфрата мятежи расширялись, предвещая генеральное восстание. В Сирии возобновилась скрытая война, еще более упорная, еще более дикая. Нападения на посты, грабежи и резня отвечали на атаки шерифских городов арабскими племенами, враждебными Фейсалу, которые находили убежище на ливанской территории: 2-е бюро последовало своей частной политике, как Арабское бюро много раз следовало своей…
Предлагаемая книга – четыре эссе по философии искусства: «Воображаемый музей» (1947), «Художественное творчество» (1948), «Цена абсолюта» (1949), «Метаморфозы Аполлона» (1951), – сборник Андре Мальро, выдающегося французского писателя, совмещавшего в себе таланты романиста, философа, искусствоведа. Мальро был политиком, активнейшим участником исторических событий своего времени, министром культуры (1958—1969) в правительстве де Голля. Вклад Мальро в психологию и историю искусства велик, а «Голоса тишины», вероятно, – насыщенный и блестящий труд такого рода.
Разыскивать в джунглях Камбоджи старинные храмы, дабы извлечь хранящиеся там ценности? Этим и заняты герои романа «Королевская дорога», отражающего жизненный опыт Мольро, осужденного в 1923 г. за ограбление кхмерского храма.Роман вновь написан на основе достоверных впечатлений и может быть прочитан как отчет об экзотической экспедиции охотников за сокровищами. Однако в романе все настолько же конкретно, сколь и абстрактно, абсолютно. Начиная с задачи этого мероприятия: более чем конкретное желание добыть деньги любой ценой расширяется до тотальной потребности вырваться из плена «ничтожной повседневности».
Роман Андре Мальро «Завоеватели» — о всеобщей забастовке в Кантоне (1925 г.), где Мальро бывал, что дало ему возможность рассказать о подлинных событиях, сохраняя видимость репортажа, хроники, максимальной достоверности. Героем романа является Гарин, один из руководителей забастовки, «западный человек" даже по своему происхождению (сын швейцарца и русской). Революция и человек, политика и нравственность — об этом роман Мальро.
Роман А. Мальро (1901–1976) «Надежда» (1937) — одно из лучших в мировой литературе произведений о национально-революционной войне в Испании, в которой тысячи героев-добровольцев разных национальностей ценою своих жизней пытались преградить путь фашизму. В их рядах сражался и автор романа.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.