Демон абсолюта - [2]
Это понятие «среды» расширилось: сегодня считается подозрительным на принадлежность, активную или пассивную, к опасным классам каждый, кто живет вне общепринятых рамок. Полиция вместе с Паскалем верит в решительную добродетель устойчивого домохозяйства. Она держит под контролем гостиницы с той строгостью, какой никогда не проявляется в отношении частных жилищ; и именно в гостиницах было захвачено немало крупных преступников. (Информация от содержателя гостиницы и его, весьма оперативный, контроль преображается на страницах газет в проницательность какого-нибудь полицейского). Также, если преступник живет одновременно буржуазной и уединенной жизнью, он может убивать неоднократно и безнаказанно: если бы почтенный и молчаливый Ландрю[8] убил лишь одиннадцать женщин, он мог бы оставаться почтенным. Мы узнаем не без удивления, что с XVIII века доля безнаказанных преступлений (исключая времена Революции) во Франции мало изменилась. Несомненно, это просто та часть преступников, что оказываются, зная о том или нет, вне области, которую исследует полиция…
Применение строгого анализа, чтобы обнаружить вора или убийцу, было с самого начала изобретением писателей, привыкших считать этот способ разъяснения привилегированным. Чтобы он приобрел полную ценность, они вынуждены были представить сыщика чуждым преступной среде и условиям преступления: тем блистательнее будет раскрыт убийца, если вначале сыщик ничего не знает о нем. Сыщик Эдгара По — нечто вроде разгадчика криптограмм; не случайно По объединил одинаковым любопытством зашифрованное послание Золотого жука и тайну Мари Роже[9]. Но для Бальзака, которого герцогиня д’Абрантес[10] ознакомила со столькими полицейскими досье, для Бальзака, годами связанного с Видоком[11], шефом Сюрте[12], преступники и полицейские с самого начала знакомы друг с другом, и Вотрен[13] в итоге становится, как и Видок, шефом Сюрте. Фьеве[14] писал Наполеону: «Большие дороги стали безопасными, потому что никто, занятый в полиции, не получает доходов с грабежей на больших дорогах, в то время как грабежи растут в Париже по противоположным причинам… Жуликов терпят, потому что они выдают воров, а воров — потому что они выдают убийц… С тех пор, как начались наши гражданские смуты, где можно найти столько убийц, поджигателей, людей, совершающих ежедневно множество преступлений, как не в рядах полиции?»
Мифологическое отображение средств, применяемых полицией, ни в коей мере не идеализирует их: оно коренным образом отличается от них. Преступников ловят не благодаря сыщикам, а благодаря осведомителям, и Сыщик не является идеализированным осведомителем. Между Сыщиком и настоящим полицейским то же соотношение, что между Порфирием, следователем из «Преступления и наказания», и реальным следователем; то есть никакого. Персонаж, который больше всего занимает воображение современников, НИЧЕМ не обязан реальности.
Но древнее желание освободиться от удела человеческого, породившее Геракла, нашло в тайне, окружающей полицию, в туманной области, где она действует, в очаровании, которое таит в себе как преступление, так и наказание, последнее популярное воплощение. Ибо всякий миф этого рода — воплощение.
Авантюрист — еще один миф. Более тонкий, потому что Шерлока Холмса никогда не существовало, зато существовали великие авантюристы.
Миф об авантюристе связан с человеком из сфер, имеющих иную глубину. В том смысле, в котором Сыщик — это миф об интеллекте, Авантюрист сначала кажется мифом об энергичности, но, несомненно, является мифом бесконечно более сложным, в котором первую роль играет свобода. Он вошел в силу не более чем за сто лет.
Чтобы он установился в своих границах реальности, мечты, странствия и истории, в которых мы видим его, прежде всего требовалось, чтобы реальность стала способной на то влияние, что раньше принадлежало лишь воображению. Необходимо было, чтобы событие стало ценностью. На протяжении веков событие, даже самое редкостное или самое выдающееся, одним лишь тем, что оно случилось на самом деле, было лишено поэтической или романтической силы, той преображающей способности, которая и позволяет ему воздействовать на нас.
Когда Одерик де Порденон[15], первый посол папы римского к Великому Моголу, достиг наконец Каракорума[16], он был поражен, обнаружив двух людей, которые говорили по-французски и могли переводить его речь. (Хороший сюжет для фантазии — эти переводчики, встречавшие путешественников и завоевателей, когда они добираются до неизвестных земель: в бразильских экспедициях, или та девушка, которая вдруг начала понимать первых товарищей Кортеса[17]… Мне вспомнились ножи с лезвием, почти стертым за годы заточки, найденные в сибирских безлюдных просторах, где туземцы не знали железа). Один из переводчиков был ювелиром с Моста Менял по имени Гийом Буше; несомненно, лилии, которые украшают некоторых средневековых Будд, обязаны его влиянию. Он стал чеканщиком у хана Манго[18] — Чингисхан, которому Порденон привез письма папы, уже был мертв, по крайней мере, когда тот выехал в путь — и был ослеплен после того, как сделал для праздников в императорском шатре полный сервиз, где из сосудов в виде золотых юношей тонкой струйкой можно было разливать разнообразные крепкие напитки. Другим переводчиком была маленькая проститутка из Сите. Ее судьба была почти столь же блестящей, как судьба ювелира, но более жестокой. В поисках приключений она дошла до Вены и под стенами города попала в плен к монголам
