Демон абсолюта - [131]
Он туманно согласился с мыслью о публикации в 1950 году. Тренчард и большая часть его товарищей по Эксбриджу были бы уже мертвы, ему было бы шестьдесят два, и он был бы, «возможно, тоже мертв»[940]… Казалось, что он не может писать, не прячась от редактора и даже от читателей, за исключением нескольких друзей; что он способен писать лишь для тех читателей, которые прочтут его, когда он будет мертв. «Обычно именно второе поколение заставляет нас вновь ожить, после множества насмешек…» Возможно, он хотел избавиться от этих насмешек, или от права судить его, которое приходится терпеть от читателей всякому автору? Или хотел, чтобы его читали так же, как сам он читал тех, кого любил? Мертвых авторов всегда читают с большим благородством…
Месяцы проходили в пустыне, времена года менялись незаметно. Шоу был произведен в рядовые первого класса по выслуге лет. Не было риска, что его будут повышать по службе дальше, так как он отказывался проходить экзамены по арифметике и английскому языку, без которых нельзя было получить чин унтер-офицера; и официально он оставался неграмотным. Ему, без сомнения, хотелось бы знать, что Хогарт и Томас Гарди думают о «Чеканке»: но Хогарт был мертв. «Оксфорд был для меня величественным местом, очагом, потому что там жил Хогарт, и я мог его увидеть за те несколько минут, когда я бывал там, каждый раз… Он был человечным, знал человеческую натуру вдоль и поперек, и всегда понимал, но никогда не судил. Он был подобен большому дереву, главным элементом окружения в моей жизни. Как родитель, который сам еще не прекратил расти… И он унес все свое лучшее с собой в могилу, потому что множество его сторон не были выражены. Огромная потеря: самая огромная, может быть, которую мне приходилось вынести…»[941] Как и в другие годы, Лоуренс провел рождество в карауле, когда на каждом углу его товарищи были мертвецки пьяны; газеты объявили, что Гарди тяжело болен. И 15 января [1928 года] он писал миссис Гарди:
«Дорогая миссис Гарди, сегодня воскресенье, и час назад я сидел на кровати, слушая последний квартет Бетховена: когда один из ребят пришел и сказал, что Т.Г. умер. Мы дослушали квартет, потому что в музыке сразу почувствовался он: и теперь мне нужно написать что-нибудь для вас, а вы получите это лишь через три недели.
Я почти ждал этого. После того, как ваше письмо пришло на рождество, я хотел ответить: но статья в газете сообщала, что он болен. Тогда я затаил дыхание, зная о хрупком равновесии его жизни, которое мог нарушить один холодный ветерок. Несколько лет он был таким хрупким, почти прозрачным. Вы жили с ним и, может быть, слишком привыкли к этому, чтобы замечать. Только вы поддерживали в нем жизнь все эти годы: вы, кому я, среди столь многих, обязан привилегией знакомства с ним.
И теперь, когда я должен чувствовать скорбь за него и за вас, здесь это чувствуется почти как триумф. В тот день, когда мы достигли Дамаска, я плакал, потеряв всякое самообладание, потому что триумф был наконец достигнут: и так же трогает меня уход Т. Г. Он состоялся, и он был таким полновесным. Каждый раз, покидая Макс Гейт, я видел это и винил себя за вторжение к тому, кто покончил с такими вещами, как я и мне подобные. Я почти был готов перестать тревожить его покой. Но, как вы знаете, я всегда возвращался, как только предоставлялся случай. Думаю, я попытался бы прийти, даже если бы вы не были добры ко мне: а вы были очень добры: и Т.Г.
Так вот, я действительно после его смерти обнаруживаю, что больше думаю о вас. Мне повезло узнать его: вы стольким пожертвовали из своей жизни и богатства. Я думаю, в целом было бы хорошо, если бы каждый делал для других то, что вы сделали для всех нас: но это трудно для вас, ведь вы не видите так ясно, как видим мы, насколько прекрасно вам это удалось, и не можете быть так же уверены, насколько достойным это было. Т.Г. представлял собой бесконечно больше, чем человек, умерший три дня назад — и вы были одним из его архитекторов. За годы, прошедшие после «Династов», отступил в сторону Гарди напряженный, и Т.Г. занял свое бесспорное — неоспоримое — место. Хотя, как я однажды говорил вам, через год толпа, восхвалявшая его, побежит туда, где он стоял, восклицая: «Нет никакого Т.Г. и никогда не было». Пройдет поколение, прежде чем небо совершенно очистится от туч, чтобы он воссиял. Однако что значит поколение для солнца? Он в безопасности. Как мало это слово значило для него.
