Демократия — низвергнутый Бог - [20]

Наконец, при рассмотрении государственного законодательства и регулирований возникает та же тенденция к увеличению государственной эксплуатации и краткосрочной ориентации, а не на будущее. В монархический век, с четким разграничением между правителем и управляемыми, король и его парламент считались с законом. Они применяли предписанный закон в качестве судьи или присяжных. Они не создавали закон. Бертран де Жувенель пишет:

Монарх рассматривался только как судья, а не как законодатель. Он сам принимал субъективные права и уважал их; он обнаруживал эти права в бытие и не оспаривал, что они были до его власти … Субъективные права были в свободном владении. Право суверена также было свободным. Это было субъективное право, равно как и другие права, хотя и более возвышенного достоинства, но оно не могло отнять другие права… Действительно, было глубоко укоренившееся чувство, что все положительные права были вместе; если бы царь проигнорировал титул гражданина на свою землю, то можно было бы игнорировать титул короля на свой трон. Глубокая концепция легитимности установила солидарность всех прав. Никакие изменения в этих правах не могут быть осуществлены без согласия их владельцев.

Разумеется, монополизация управления законом привела к повышению цен и/или снижению качества продукции, чем в конкурентных условиях, и с течением времени короли все чаще использовали монополию в свою пользу. Например, с течением времени цари все чаще использовали монополию закона и порядка для извращения идеи наказания. Первоначальной целью наказания вначале была компенсация жертве правонарушителем. С монархическим правлением цель наказания все чаще переводилась на компенсацию королю. Однако, хотя эта практика подразумевала расширение государственной власти, она не предполагала какого-либо перераспределения богатства и доходов в рамках гражданского общества, а также не подразумевала, что сам король был освобожден от стандартных положений частного права. Частный закон все еще был верховным. И действительно, еще в начале двадцатого века можно было утверждать, что, например, в Великобритании публичного законодательного права не существовало. Закон, регулирующий отношения между частными лицами, по-прежнему считался фиксированным и неизменным, а правительственные агенты в их отношениях с частными гражданами считались связанными теми же законами, что и любой частный гражданин.

В условиях демократии, с использованием власти, скрытой анонимностью, президенты и парламенты быстро поднялись над законом. Они стали не только судьями, но и законодателями, создателями нового закона. Сегодня, отмечает Жувенель,

мы привыкли к тому, что наши права были изменены суверенными решениями законодателей. Хозяин больше не чувствует удивления тому, что вынужден удерживать арендатора; работодатель не менее привык повышать заработную плату своих сотрудников в силу указаний власти. В настоящее время принято, что наши субъективные права неустойчивы и находятся в воле властей.

В процессе развития, подобном демократизации денег – замещении правительственными бумажными деньгами частных товарных денег и возникающей в результате инфляции, и усиление финансовой неопределенности, демократизация закона и правовое управление привели к неуклонно растущему потоку законодательства. В течение одного года количество законодательных актов и правил, принятых парламентами в течение одного года, составляет десятки тысяч, и даже сотни тысяч страниц, затрагивая все аспекты гражданской и коммерческой жизни и приводя к устойчивому обесцениванию всех прав и повышении юридической неопределенности. Как типичный пример, в 1994 году Кодекс федеральных правил, ежегодный сборник всех действующих в настоящее время федеральных правительственных постановлений США, состоит из 201 книги, занимающей около 26 футов пространства библиотеки. Только состав составляет 754 страницы. В Кодексе содержатся положения, касающиеся производства и распространения практически всего, что можно себе представить: от сельдерея, грибов, арбузов, ремешков, ламп накаливания, чулочно-носочных изделий, прыжков с парашютом, производства железа и стали, сексуальных преступлений в университетских городках до приготовления луковых колец, сделанные из нарезанного кубиками лука, раскрывающие почти тоталитарную власть демократического правительства.

Индикаторы высокого временного предпочтения

Феномен общественного временного предпочтения более неуловим, чем феномен экспроприации и эксплуатации, и сложнее определить подходящие показатели текущей ориентации. Более того, некоторые показатели являются менее прямыми, чем эксплуатационные. Но все они указывают в одном направлении и вместе дают ясную иллюстрацию второго теоретического предсказания: демократическое правление способствует близорукости (краткосрочной ориентации) в рамках гражданского общества.

Наиболее прямым показателем общественного временного предпочтения является процентная ставка. Процентная ставка – это соотношение стоимости существующих товаров по сравнению с будущими товарами. В частности, это указывает на вознаграждение, за которое настоящие деньги торгуются против будущих денег. Высокая процентная ставка подразумевает большую «краткосрочную ориентацию», а низкая процентная ставка предполагает большую «ориентацию на будущее». В нормальных условиях (в условиях повышения уровня жизни и реальных денежных доходов) можно ожидать, что процентная ставка упадет и, в конечном счете, приблизится, но никогда не достигнет нуля, поскольку с ростом реальных доходов предельная полезность нынешних денег падает по сравнению с будущими деньгами, и, следовательно, в соответствии с предположением о приостановке данного временного предпочтения процентная ставка должна падать. Следовательно, сбережения и инвестиции увеличатся, будущие реальные доходы будут еще выше и т.д.