Демидовы: Столетие побед - [160]
Ожидания отца Никита вполне оправдал. Хотя заводов он имел меньше, суммарная их производительность превышала выпуск чугуна и железа на всех предприятиях его отца до их раздела[940]. Результат был достигнут благодаря постоянному контролю за работой и компетентному в нее вмешательству. Живя в столицах, он поддерживал активную переписку с Нижнетагильской заводской конторой, входя в мельчайшие детали текущей заводской ситуации.
Как когда-то дед и отец, Никита пытался заручиться поддержкой сильных мира сего. Состоявшееся еще при отце знакомство с великим князем Петром Федоровичем закрепилось. И.Ф. Афремов не без скрытой, может быть, иронии писал, что тот «очень полюбил его, потом часто занимал у него деньги и пожаловал ему Аннинскую ленту», с тем, впрочем, условием, чтобы она была обнародована лишь после смерти императрицы Елизаветы Петровны[941]. Но в царствование Петра III Демидов был очернен завистниками, потерял его расположение и ордена лишился. Позднее Екатерина II якобы подтвердила право Демидова на орден и произвела его в чин статского советника. Достоверность этих сведений некоторыми исследователями ставится под сомнение[942]. Но связь с двором великого князя вполне вероятна, участие же императрицы в дальнейшей судьбе Демидова несомненно: месяц спустя после восшествия на престол, 27 июля 1762 года, она уволила его от службы[943]. Достоверны и сведения о пожаловании.
Женат Никита был трижды. В первый брак, с Натальей Яковлевной Евреиновой, он вступил 9 ноября 1748 года. В 1756 году, 11 августа, она умерла. Вторая жена, Мария, происходила из рода Сверчковых. В третий раз он женился во второй половине 1760-х[944].
В ближайшие после раздела годы встречаем его то в Москве (1757, 1758, 1762), то в Петербурге (1757, 1759, 1760), но неизменно в столицах. Существует, правда, довольно большая его переписка с тульскими корреспондентами, но свидетельств того, что он приезжал в эти годы также и в Тулу, мы не обнаружили (что, впрочем, оставляет такие визиты вполне возможными, даже вероятными). Помимо городских усадеб имел две подмосковные. Никита поездит и по заграницам, но произойдет это позже, в екатерининское время.
Известны минимум два дома, принадлежавшие Н.А. Демидову в Петербурге. Первый, доставшийся от отца и к настоящему времени снесенный, находился на стрелке Васильевского острова левее современного Пушкинского Дома и правее Биржи. Второе здание — в семь окон на высоких подвалах с каменным цокольным этажом и верхним деревянным — стояло на левом берегу Мойки против Новой Голландии, недалеко от Крюкова канала. Демидов купил его у Ф.В. Гарднера в 1755 году. Большая часть усадьбы была снесена в 1913 году. До настоящего времени из построек, относящихся ко времени, когда ею владели Демидовы, сохранился выходящий на Мойку одноэтажный каменный флигель, позднее надстроенный[945]. На рубеже 1750—1760-х годов один из этих домов он перестраивал, в связи с чем заказывал архитектурное литье на заводах братьев Баташевых[946].
Он ведет жизнь богатого и свободного в своих желаниях человека. Будучи достаточно просвещенным, много читает (сохранились остатки его библиотеки, многие книги которой содержат автографы владельца — краткие заметки аннотационного и оценочного характера[947]). Коллекционирует редкости, произведения искусства. Знакомится и в ряде случаев поддерживает связи с деятелями культуры, науки, искусства и теми, кто себя в этом качестве еще выразит в будущем: скульптором Ф.И. Шубиным, историком и коллекционером А.И. Мусиным-Пушкиным, естествоиспытателями А.Т. Болотовым и академиком П.С. Палласом. В петербургский дом Демидовых в конце 1748 года перебираются академические коллекции и библиотека, пострадавшие при пожаре Кунсткамеры в ночь на 5 декабря. Сюда же перевозят минц-кабинет, станки петровской токарни и знаменитую «восковую персону» — изготовленную из воска статую Петра Великого в натуральную величину, в подлинной одежде императора (сейчас в экспозиции Государственного Эрмитажа). В то время этот дом находился в общей собственности наследников, но позже его владельцем стал Никита. Коллекции оставались здесь долго — до 1766 года[948].
Никита многим похож на брата Григория. Но озаренности далекой от меркантильных расчетов духовной целью и одновременно печали, порожденной ощущением духовного одиночества, — черт, которые подчас пробиваются у Григория, несмотря на тщательно скрываемый внутренний мир, — всего этого у Никиты нет. Нет ранимости, свойственной другим братьям (проявлявшим ее, конечно, в разной мере и форме). Никита интегрировался в свое сословие великолепно, без родовых шрамов и комплексов. Б.Б. Кафенгауз, сравнивая братьев, заметил, что Никита «не выделялся какими-либо особенностями, и эта ординарность делает его в своем роде не менее типичным, чем его старший брат, характерный представитель чудаков и самодуров того времени»[949]. Мы привели эту цитату не для того, чтобы присоединиться к такому понимаю различия между братьями (на наш взгляд, оно глубже, а природа — сложнее), сколько для того, чтобы указать на использованное определение: ординарность. И это нисколько не оскорбление, не стремление умалить достоинства. Достоинства тоже были. Но помните, как в старом фильме: «Хороший ты человек. Но не орел».
