Демидовы: Столетие побед - [154]

.

Предпринимательские заботы Прокофия

Хотя официальное вступление братьев в «особое» владение только еще начинало реальный раздел, событие произошло все же важное. У каждого наконец появились свои заводы. Эта глава — о том, как шел по избранной им дороге промышленник Прокофий Акинфиевич Демидов.

Сразу скажем, что достиг он немногого. Вместе с имуществом на него свалились проблемы как доставшиеся от отца, так и новые. В качестве нежеланного, но неизбежного обременения он получил обязательные казенные поставки, осуществлявшиеся со времен первого Никиты Демидова и оплачивавшиеся очень неаккуратно. Получил леса, убегавшие от заводов все дальше. Получил неспокойных приписных крестьян, не желавших работать за установленную плату больше времени, нужного для отработки подушной подати. Получил споры с соседями, мешавшими друг другу самим фактом своего существования.

Для преодоления одних трудностей отец подключал многочисленные свои связи — то, чего Прокофий не имел. С другими Акинфий готов был временно мириться — пока, работая на будущее, концентрировал усилия на решении других, стратегических задач. Прокофий, может быть, и готов был увлечься чем-то подобным, но никак не мог справиться с тем, что требовалось делать немедленно.

Требовалось же заменить оборванные при разделе связи и обеспечить самодостаточность выделившегося промышленного комплекса. Задача достойная, но, как нам кажется, пылкого в своих увлечениях Прокофия не слишком вдохновлявшая. Тем не менее после длительного ожидания получивший наконец собственные заводы, он погружается в связанную с ними работу.

Летом 1760 года Берг-коллегия дает ему разрешение на строительство нового Верхнейвинского завода. Место для него на земле, полученной еще комиссаром Демидовым, подобрал когда-то Акинфий. Но, очаровавшись им, вскоре разочаровался, решив, что для реализации проекта потребуется слишком большая плотина[911]. Подобно Павлу I, спорившему с покойной матерью ревизией многих разумных ее решений, Прокофий за строительство нового завода на Нейве решил взяться.

Забегая вперед скажем, что пустить его в действие он так и не сумел. Но задачу, показавшуюся трудновыполнимой отцу (строительство плотины), — решил. При осмотре места строительства, произведенном в 1765 году, было обнаружено, что плотина, включая все в ней прорезы, уже готова, тогда как на остальных объектах дело не ушло дальше заготовки «припасов» и работ нулевого цикла — в лучшем случае были набиты сваи и прокопаны каналы.

Отдавая должное решимости Прокофия взяться за трудновыполнимую задачу, отметим все же слишком большой срок, потребовавшийся для ее решения. Конечно, некоторые заводы и дольше строились, но всегда для этого существовали причины — трудности организационные, финансовые, технические… Полагаем, что в данном случае собрались вместе все эти причины. Большая плотина требовала больших трудозатрат и больших денег. Кроме того, в 1760 году у Прокофия сгорел один из его передельных заводов, Быньговский, и возникли трудности с обеспечением казенных поставок. Братья, отношения с которыми оставались напряженными, брать на себя чужие проблемы не захотели. Поневоле Прокофий вынужден был отвлечь внимание и ресурсы от нового завода.

Завершая наше повествование концом Елизаветинской эпохи, прерываем рассказ о Прокофии-промышленнике далеко от его завершения. Он еще не отказался от былых амбиций полностью. В 1762 году даже отправил на заводы учиться управлять ими сыновей — значит, намеревался сохранить их в роду, готовил себе смену[912].

Что, однако, интересно и несколько тревожно, если думать о перспективе, — сам он предпринимательские невзгоды расхлебывает, проживая не в Невьянске, а в Москве. Уже в 1750-е годы ведет здесь усадебное строительство, закладывает ставший впоследствии знаменитым сад. Представление о московском его доме можно составить из следующего принадлежащего историку С.Н. Шубинскому его описания, лишенного индивидуальных черт, но общее впечатление, несомненно, передающего верно: «Внутренняя отделка дома была великолепна и вполне соответствовала колоссальному богатству хозяина. Масса золота, серебра и самородных камней ослепляла глаза; на стенах, обитых штофом и бархатом, красовались редчайшие картины; зеркальные окна и лестницы были уставлены редкими растениями; мебель из пальмового, черного и розового дерева поражала тончайшей, как кружево, резьбой»[913].

Сидя в таком кресле, бороться с трудностями было, несомненно, комфортнее. Показательно, что в 1763 году, отвечая на циркулярный запрос Берг-коллегии заводчикам, не имеют ли они «каких по заводам тягостей», Прокофий ничего по существу вопроса не сказал, лишь сообщил: последний раз был на Урале во время описи, порученной Томилову, а «после того даже и поныне в тамошних заводах быть мне не случилось, и за тем, какие оные заводы имеет тягости и какое к тому вспо-мощество потребно, ныне я показать не могу». А.С. Черкасова выдвинула довольно убедительное объяснение тому, что Прокофий в данном случае предпочел отмолчаться[914] (хотя, заметим, другие заводчики на свои трудности жаловались по поводу и без повода то и дело). Но, слукавив в отношении своей информированности, Прокофий не стал бы врать в отношении поездок — слишком легко было бы его уличить, слишком бесцельна была бы эта ложь