Демидовский бунт - [82]

– Принес? – спросили по ту сторону забора.

– Мало, – отозвался Крот. – Солдаты стерегут свое оружие и огнеприпасы недреманно.

– Атаман грозит пожечь твой двор всенепременно! Сам понимаешь, ватага без оружия – что толпа базарная. Еще атаман спрашивает, прознал ли что о денежной казне?

Илейку в жар бросило – опять угодили в разбойное гнездо! Как и в Становом!

Между тем Крот передал сверток через забор – звякнуло железо в руках принявшего на той стороне.

– Назавтра приди в условное место, – прошептал Крот. – Ко мне не ходи, постояльцы появились. Днем проведаю про казну, тогда и передашь атаману. А теперь иди – туча уходит с неба, луна вот-вот появится. Да поостерегись, – предупредил Крот, – не банные веники несешь. Словят – каторги не миновать обоим.

– Я и впотьмах зрячее любого кота! – ответили из-за забора, снова заскрипели лапти. Крот постоял некоторое время, вслушиваясь, пока шаги не затихли совсем, потом ушел на свою половину.

Боясь быть замеченным – тогда хозяин догадается, что он подслушал их воровской разговор, Илейка вдоль забора прокрался к боковому крыльцу, прошмыгнул в открытую дверь горницы и затаился около протопленной печи, дожидаясь возвращения отца Киприана.

Монах на его обеспокоенный рассказ ответил с некоторой долей беспечности:

– То не наше дело, брате Илья, разнимать ватагу и воинское начальство. Наша казна мала, разбойные людишки, думаю, на нее не польстятся. Они стерегут крупную добычу. Нам же счастье выпало – проехать столько верст в воинском обозе, безбоязненно и с прокормом. Ложись, я фитилек задую.

* * *

К Омску отец Киприан и Илейка ехали почти по-царски. Старший в воинском обозе, средних лет офицер из проштрафившихся за пьянство в столице, тучный и неряшливо одетый, подвел монаха к последней телеге и прохрипел:

– К тебе, Аверьян. Тут, ваше преподобие, место вам на весь переход. Ехать будут за казенный счет, беспровозно. Чего насупился?

Сутулый мужик на телеге начал было ворчать, что лошадь у него не самая справная в обозе, можно было бы путников разместить к Фролу, у которого мерин куда моложе…

– Вези, каналья! – На скулах офицера выдавились жесткие желваки. Мужик опасливо зыркнул на него из-под черных бровей и, не дожидаясь по спине горячей и скорой плети, начал поспешно разбирать вожжи.

– Вези-вези, – не утерпел-таки и проворчал мужик. – Знамо дело, повезу, куда деваться.

Офицер сел на коня и распорядился трогаться из крепости на степной тракт. Отец Киприан примирительно сказал насупленному мужику, с которым предстояло прожить бок о бок не один день:

– Сидеть мы много не будем, раб божий Аверьян. Скарб немудреный да котомки с харчем со спины снять – и то облегчение странникам. А к ходьбе ногами мы уже привычные. Эвон сколь верст от Волги-матушки протопали, горами да буреломами дикими.

– Чего там, святой отец, садитесь, – незлобно буркнул Аверьян в усы и с любопытством глянул на путников. – Многих возил в кандалах до Иртыша, а таких, чтоб своей волей в Сибирь шли, не часто встретишь.

Монах уселся верхом на тяжелую бочку, а для устойчивости уперся ногами в край телеги. Илейка примостился на задке, свесив ноги. Тут же вертелся Иргиз, обнюхивал телегу, молча скалил клыки, когда местные собаки делали попытки приблизиться и обнюхать чужака.

Вдоль обозов неспешно просеменил хозяин постоялого двора, шепча что-то себе под нос, потом скрылся в торговой лавке, неподалеку от крепостных ворот.

«Не про наш ли обоз что выпытывает? – обеспокоился Илейка, проводив взглядом Крота. – Кто знает, что везут солдаты в этих бочках – воинские припасы, а может, и казну? – Он постучал кулаком по днищу бочки, которая отозвалась глухим звуком. – Полна, тяжела, а вот что в ней?» – посмотрел на бравых драгун при обозе и понемногу успокоился: охрана надежная, от любой ватаги отобьется при случае.

Когда выехали из крепости, Аверьян повернулся к монаху, доверительно заговорил с ним, косясь на офицера:

– Разрази меня гром, святой отец, если совру. И половины платы не получить нам за прогон от этого рыжего лихоимца. Как пить дать, прикарманит на водку. Сколь раз на него жаловались военному коменданту, а все без пользы. А мужику чем хозяйство поддержать? От домашних дел оторвали малое на месяц. Добро еще, что днями успели отсеяться. Лошаденка и двух дней на пастбище не погуляла. – Он скорбно чмокнул губами. – Эхе-хе, не зря старики придумали присказку, что неразлучными быть на веку горю и мужику, как жадному корчмарю и пропащему пьянице.

Аверьян вздохнул, помолчал, должно, ждал сочувственных слов от монаха, но отец Киприан настолько углубился в свои думы о далеком Беловодье за неведомой рекой Катунь, что не заметил даже, как Аверьян, умолкнув, вновь повернулся лицом к лошади и дернул вожжи: его последняя в обозе телега заметно отстала от впереди идущей.

– Не иголка в поле – отыщется, – сказал отец Киприан, уставя взор в молодого драгуна, который ехал пообок с ними на гнедом коне. Возница, если и расслышал монаха, то решил, что тот говорит со своим отроком, не откликнулся и до вечера терпеливо молчал.

На ночь обозники сдвинули возы кольцом, в середине развели костры. Стреноженных лошадей пустили пастись поблизости под охраной конных драгун. Сготовили ужин, а потом соперничали в храпе, завалясь на подстилки под телегами и возами.