Демагог и лэди Файр - [4]

Годдар постепенно привык к самому факту ее существования, а затем ему показалось вполне естественным, что он должен на ней жениться. В его социальном кругу жена составляла необходимую часть ежедневного существования. Притом Лиззи была самой хорошенькой девушкой, которую он когда-либо видел. Когда он целовал ее пухлые губки, по всему его телу пробегали какие-то искры. Это было, по его мнению, ясным доказательством того, что он ее любит. И вот, в один прекрасный день он отправился к ее отцу, бывшему пароходному капитану с Темзы, и получил его согласие на брак. Годдар имел хороший заработок, что дало ему возможность сделать небольшие сбережения. И отец Лиззи, который не имел никаких особых семейных добродетелей и находил дочь слишком дорогой роскошью, на радостях основательно напился, чтобы отпраздновать это событие. Познакомившись потом с ним поближе, Годдар начал смотреть на него, как на старого гуляку, очень жалел Лиззи и стремился возможно скорее вырвать ее из его лап.

Для Годдара было очень трудной задачей соединить все это вместе — и ремесло, и самообразование, и занятие политикой, и ухаживание. Последнее занятие было безусловно самое приятное, но, с точки зрения утилитарной, оно не давало пока никаких выгод. До той поры, как он влюбился в Лиззи, Дан с негодованием отвергал всякую мысль «волочиться» за девушками, потому что считал это лишней и преступной тратой драгоценного времени. Даже теперь он иногда чувствовал себя в некотором роде виноватым. Ему хотелось поскорее жениться, устроиться и окончательно и навсегда обеспечить за собой хорошенькое личико Лиззи. А после того — в своей дальнейшей мирной и ничем посторонним не смущаемой жизни все сердце, всю энергию отдать великому движению, которое его поглощало.

Может быть, Лиззи и в самом деле была права: маленькая практика в искусстве любви была бы ему пожалуй полезна, но совершенно в другом смысле, чем это представляла себе Лиззи.

Спустя несколько дней после лекции в Радикальном Клубе, Годдар повел свою невесту в театр. Несколько недель перед этим он был с ней в театре «Лицеум»; он тогда думал, в простоте своего сердца, что Лиззи получит такое же эстетическое наслаждение, как и он сам. Но она до смерти там скучала, вернулась домой надутая и вопрос о хождении в театр сделался с той поры опасной темой разговора. На этот раз, в виде компенсации, он выбрал «Адельфи» и результат был совсем иной: Лиззи смеялась и плакала, сжимала руку Даниэля и необыкновенно веселилась. Она сама не знала, кем она больше восхищалась — Вильямом Террис или Даниэлем. На империале омнибуса, когда они возвращались домой, Лиззи решила этот вопрос в пользу Даниэля. Она крепко прижалась к нему и притянула его руку к своей талии; а затем сняла свою скромную потертую перчатку и положила мягкую теплую ручку на его руку. Годдар растрогался, крепко прижал ее к себе и наклонил голову так, что ее пышные светлые кудри коснулись его губ.

— Почему бы тебе не ласкать меня так почаще, Дан? — прошептала она. — Вот так, как сейчас. Я себя чувствую гораздо уютнее.

— Для этого нужно быть на империале омнибуса, — сказал Дан.

Она нежно подтолкнула его, чтобы показать, что она оценила его шутку, и продолжала:

— Я не сержусь, когда ты целуешь меня, Дан. Я люблю это. Теперь, когда мы жених и невеста, ты должен быть страшно глупым, прижимать меня, говорить мне, как я хороша, и все такое.

Они сидели на передних местах «буса», заднюю публику можно было не считать за зрителей; много людная улица внизу была так же далека от них, как и ярко блиставшие звезды наверху. Даниэль поддался ласкающему нежному шепоту и наградил Лиззи долгим поцелуем влюбленного. Когда немного спустя контролер спросил их билеты, Годдар совершенно забыл о своих коллективистских убеждениях и сделался ярым индивидуалистом.

— Как это несносно, что нам мешают! Это следовало бы запретить! — убежденно сказал он, снова усаживаясь поудобнее. И Лиззи вполне согласилась с ним.

К концу дороги их охватило молчаливое настроение. Лиззи устала и задремала, положив голову на его плече. Внезапный толчок омнибуса разбудил ее. Она засмеялась и протерла глаза.

— Кажется, я спала. А ты что делал все это время?

— Думал, — ответил он, улыбаясь.

— О чем?

— Я думал о моей предстоящей речи в субботу в Хайд-Парке. Там будет демонстрация по поводу восьмичасового дня и Лига просила меня, чтобы я выступил с нашей программой. Видишь, я становлюсь совсем важной особой, Лиззи.

— А я ожидала, что ты скажешь, что думал обо мне, — сказала она обиженно. — Ты гадкий!

И в течение всего остального времени, пока они не расстались, Годдар должен был потратить всю свою энергию на то, чтобы восстановить «глупые» отношения, которые, по мнению Лиззи, только и могли составить их счастье.

Но когда в этот вечер Дан ложился спать, он в первый раз подумал о том, не могут ли его политические интересы стать причиной серьезных размолвок между Лиззи и им? Для него, конечно, не подлежало ни малейшему сомнению, что он не откажется от них. Тревожные мысли зарождались в нем. Он невольно спрашивал себя — достаточно ли благоразумен тот шаг, который он собирался предпринять? Сомнения мучили его и долго отгоняли его сон.