Поль Кегуорти жил со своей матерью, мистрисс Бэтон, с отчимом, мистером Бэтоном, и шестью маленькими Бэтонами, своими сводными братьями и сестрами. Жилище у них было далеко не идеальное: оно состояло из спальни, кухни и прачечной в грязном маленьком доме, на грязной улице, представляющей собой два ряда точно таких же грязных домиков, как и сотни других улиц северного фабричного городка. Мистер и мистрисс Бэтон работали на фабрике и принимали на квартиру мрачных одиноких жильцов из фабричных рабочих. Они составляли вовсе не образцовую пару; пожалуй, скорее они были позором Бэдж-стрит, этой улицы, которая отнюдь не пользовалась в Блэдстоне репутацией святости.
Мистер Бэтон, ланкастерец по рождению, делил свои досуги между крепкими напитками и собачьими драками. Мистрисс Бэтон, ядовитая уроженка Лондона, страстно искала скандалов. Когда мистер Бэтон возвращался домой пьяным, он бил жену по голове и осыпал ее пинками, причем оба истощали в это время словари проклятий Севера и Юга, к ужасу и назиданию соседей. Если же мистер Бэтон был трезв, мистрисс Бэтон колотила Поля. Она занималась бы тем же самым, когда мистер Бэтон бывал пьян, но тогда ей было некогда. Поэтому периоды мученичества матери были периодами освобождения Поля. Если он видел, что отчим возвращается трезвой походкой, он в ужасе спасался бегством; если же тот приближался к дому враскачку, Поль слонялся с легким и веселым сердцем.
Выводок молодых Бэтонов получал пищу, так сказать, эпизодически, а одежду — случайно, но все же их питание можно было бы назвать регулярным, а их экипировку изысканной в сравнении с тем, что доставалось Полю. Конечно, и им доставались порой тычки и пинки, но только один Поль подвергался регулярным карательным мерам. Маленькие Бэтоны часто бывали виноваты, но в глазах матери Поль никогда не мог быть правым. К детям Бэтона она испытывала совершенно животную любовь и такую же животную ненависть чувствовала она к сыну Кегуорти.
Кем и чем был этот Кегуорти — не знали ни Поль и ни одна другая живая душа в Блэдстоне. Однажды мальчик спросил об этом мать, но в ответ она сломала о его голову старую сковородку. Во всяком случае, кто бы ни был этот Кегуорти — он был окутан тайной. Мать Поля появилась в городе, когда ребенку только что исполнился год, и выдавала себя за вдову. Видимо, она не была покинутой женой, так как тотчас сняла дом на Бэдж-стрит, стала пускать жильцов и жила в достатке. Она сама не могла бы объяснить, почему вышла замуж за Бэтона. Должно быть, питала романтическую иллюзию (романтизм возможен и на Бэдж-стрит), что Бэтон будет ей опорой. Он, однако, быстро рассеял эту иллюзию, присвоив себе остатки состояния супруги и прогнав ее пинками на фабрику. Было бы несправедливо утверждать, что мистрисс Бэтон не жаловалась. Наоборот, она наполняла воздух Бэдж-стрит ужасающими проклятиями, но все же пошла на фабрику, где и проводила все время, за исключением перерывов, необходимых для рождения маленьких Бэтонов.
Если бы Поль Кегуорти был создан из того же материала, что и эти маленькие Бэтоны, он чувствовал бы, мыслил и поступал, как они, и наша повесть осталась бы ненаписанной. Он вырос бы до полной возмужалости на фабрике и навсегда потонул незаметной единицей в серой массе оборванных существ, которые в определенные часы дня наводняли улицы Блэдстона, громоздились на империалах звенящих и дребезжащих трамваев, а в субботу после обеда заполняли трибуны вокруг футбольного поля. Он мог бы быть трезвым и трудолюбивым — не весь пролетариат Блэдстона состоит из Бэтонов — но все равно принял бы окраску окружающей обстановки, и мир за пределами этого городка никогда не услышал бы о нем.
Но Поль разительно отличался от маленьких Бэтонов. Они, дети серой шапки и красной шали, походили на сотни и тысячи маленьких человеческих кроликов, происшедших от таких же родителей. Только искушенный глаз мог выделить каждого из них из стада сверстников. По большей части они были темно-русые, курносые, с большим ртом и глазами неопределенно-голубого цвета. Такого же типа, когда-то впрочем недурная собой, была и сама мистрисс Бэтон.
Поль же казался подкидышем на улицах Блэдстона. В рядах сорванцов в битком набитой классной комнате он выделялся так же явственно, как выделялся бы маленький житель Марса, свалившийся на землю. У него были густые локоны цвета воронова крыла, темно-оливковый цвет кожи, под которой, несмотря на скудное, случайное питание и ночи, проводимые на каменном полу зловонной прачечной, струилась горячая кровь здоровья, большие ясные черные глаза и изящное стройное тело молодого бога, изваянного Праксителем. При этом некоторая суровость черт лица придавала строгость его красоте. Столь необъяснимое совершенство резко отличало Поля от всех его сверстников.
Мистер Бэтон, готовый предать анафеме все необычное, заявлял, что от вида этого маленького чудовища ему делается дурно, и с трудом переносил его присутствие, а мистрисс Бэтон, застав Поля однажды у треснутого зеркала, перед которым мистер Бэтон брился в те редкие воскресенья, когда рука его была достаточно тверда, смазала мальчика по лицу фунтом говядины, которую как раз несла, в инстинктивном стремлении не только наказать сына за суетность, но и уничтожить красоту, порождавшую в нем тщеславие.