Дело Зорге - [59]

Эту часть своей докторской работы Кийоми писала очень тщательно. Медленно водила кисточкой справа налево и сверху вниз.

Увлекшись работой, Кийоми не слышала шагов Равенсбурга, заглушённых к тому же травой газона. Не слышала, как он снимал ботинки перед входом в домик. Девушка заметила приход молодого человека лишь тогда, когда под ним скрипнул деревянный пол легкого строения.

Кийоми вскрикнула от радости. Она не думала, что сегодня увидит возлюбленного. Кисточка выскользнула из ее пальцев и сделала отвратительную кляксу на бумаге. Но она не обратила на это внимания.

— Садись, пожалуйста, — весело улыбнулась девушка. 

— Впрочем, на что же ты сядешь? Я принесу тебе подушку.

Но он уже уселся на пол и скрестил ноги.

— За четыре года пребывания в вашей стране я научился сидеть на полу.

— У тебя уже прекрасно получается. Не знаю только, как долго ты сможешь выдержать.

— Сегодня выдержу, Кийоми. Скоро мне нужно обратно в посольство.

Только сейчас она поняла, что он пришел к ней в необычное время — в самый разгар работы в посольстве.

— Что-нибудь случилось, Герберт? У тебя странный вид. Что произошло? Ты чем-то напуган?

— И напуган, и очень раздражен одновременно. Но все это не сравнить с твоими каждодневными заботами, — ответил он, напирая на последнее слово.

Она вопросительно взглянула на него.

— С моими каждодневными заботами?

Он схватил руку девушки и крепко сжал ее.

— Я только потому так срочно пришел к тебе, Кийоми, чтобы освободить тебя от твоих забот. Если, бы я знал раньше о них, сделал бы это давным-давно, — сказал он многозначительно.

Ее глаза расширились от страха, когда она догадалась,о чем идет речь. Она медленно освободила свою руку.

— К сожалению, только сегодня я понял, дорогая, то, о чем мне следовало догадаться значительно раньше. Да я не догадался бы и теперь, если б мой Вилли не помог мне.

Кийоми вскрикнула и закрыла лицо руками. Медленно, очень медленно она опускалась на пол. Она не плакала, ни одного слова не слетело с ее уст,  казалось, она перестала дышать.

Равенсбургу показалось, что Кийоми нет здесь, что она превратилась в неодушевленный предмет, в безжизненную, холодную принадлежность этого домика. Он долго сидел, беспомощно сложив руки на коленях, и боялся нарушить глубокое молчание.

Только спустя довольно продолжительное время он сообразил, что это, собственно, его долг — вывести Кийоми из неестественного оцепенения. Он понимал, что, если дотронется до нее или заговорит с ней, ничего хорошего из этого не выйдет. Ее стыд был настолько глубок, что любое доброе слово, любой нежный жест лишь еще больше ранят ее. Если он сейчас оставит ее и уйдет — это будет окончательным разрывом между ними. Она исчезнет из Токио, и он никогда не найдет ее.

Его начало знобить. Угли в очаге подернулись пеплом. Он хотел раздуть их, и тут его взгляд упал на маленький треножник и принадлежности для приготовления чая.

Кийоми забыла о своих обязанностях хозяйки дома и о госте! Даже простая женщина усмотрела бы в этом нарушение самых элементарных правил японского гостеприимства. А о знатных японках и говорить нечего. Забыть о госте — самый страшный грех.

— С каких это пор в доме Номуры, — с упреком произнес Равенсбург, — перед гостем тушат очаг и ни одна женщина не предлагает ему чашку чая?

Фигура, распростертая на полу, вздрогнула. Как могла она, Кийоми, забыть о своих обязанностях хозяйки дома? Все остальное на мгновение отступило перед этой мыслью. Если она нарушит законы гостеприимства, то позор падет не только на нее, но и на всю семью.

Угловато и неловко, словно кукла, Кийоми поднялась с пола и механически стала готовить чай. Повернувшись к Ривенсбургу спиной, она подбросила в очаг углей и повесила чайник на железный треножник. Пока не закипела вода, она неподвижно смотрела на маленькие искры, вырывавшиеся из очага. Кийоми высыпала из чайницы горсть сухих зеленых листьев в ступку, растерла их и осторожно бросила порошок в чайник.

Наконец чай был готов, и девушке пришлось повернуться лицом к гостю, чтобы подать ему чашку, как предписывалось правилами хорошего тона, обеими руками.

— Достопочтенный гость переступил порог моего скромного дома, — обратилась она с традиционным приветствием. — Добро пожаловать.

Взяв чашку, Равенсбург осторожно погладил ее руки.

— Пусть боги охраняют дом уважаемых друзей, — ответил он, как полагалось, выпил горьковатый напиток и протянул чашку обратно.

Но Кийоми не успела взять чашку. Равенсбург обнял девушку и притянул ее, безвольно поникшую, к себе. Он поцеловал Кийоми, и обильные слезы хлынули из ее глаз. Наконец поток слез иссяк. Он вытер платком ее мокрое лицо.

— Мне очень горько, любимая, что ты считаешь меня таким недалеким человеком и что ты, оказывается, совсем не знаешь, как я тебя люблю, — спокойным тоном начал Равенсбург. — Мне очень больно, Кийоми… Ведь я всегда… всегда верил в твою любовь. И поэтому твое обязательство перед Одзаки никогда не разъединит нас. Ты сделала лишь то, что должна была сделать. Я поступил бы точно так, если б мне приказали. Я знаю, дорогая, что ты не имела права мне говорить об этом. Представляю, каково было у тебя на душе. Но сейчас не надо стыдиться и горевать. Сейчас надо радоваться: ведь тебе теперь не придется таиться от меня.