Дело возбуждено вторично - [7]

Поняв со слов начальника, что Хаиткулы хочет взяться за расследование дела об исчезновении Бекджана, Аннамамед ободряюще подмигнул другу. Хаиткулы не знал, радоваться ли приходу Аннамамеда: ведь тот считал, что дело нужно ему для работы над диссертацией. Поддержит ли он его? Хаиткулы готов был спорить с обоими…

— Вы спросили о фактах. Пока у меня их нет. Нужно поехать на место и проследить всю историю взаимоотношений Бекджана со своими односельчанами… Преступник по прошествии стольких лет успокоился, и начало нового следствия может заставить его думать, что мы напали на след, он может с перепугу наделать глупостей и выдать себя…

Назаров не перебивал капитана. В душе у него боролись два решения: покончить с затеей сейчас же в кабинете, безусловно запретив Хаиткулы производство следствия, или пустить его к высшему начальству. «Пусть идет пообломает рога… Нет, не надо его пускать…»

После продолжительной паузы Назаров обратился к Аннамамеду:

— Ты в курсе, о чем печется твой друг?

— В курсе.

— Если он не слушает ветерана, своего начальника, то, может, послушает тебя? Посоветуй ему не ввязываться в авантюру, на которой можно подпортить свою репутацию.

— Я считаю это дело бесперспективным. Чтобы им заниматься, надо иметь крепкие зубы.

Ответ пришелся начальнику по душе.

— Речь умного человека. Сразу видно, что не один год ешь милицейский хлеб.

— Я еще не кончил, — возразил Аннамамед. — Если он уверен в своих силах, надо разрешить ему… Мовлямбердыев не путевку в Крым просит.

— Как? — Назаров понял, что его обошли с тыла.

— Я сказал, что он не выпрашивает у вас орден.

Назаров прошел путь до кресла начальника отдела с самой нижней ступеньки и за долгую службу научился, когда нужно, вскипать, рубить сплеча, а когда нужно, соглашаться. От каждого из своих многочисленных начальников он по крупинке собирал эту премудрость и постепенно впитал ее в кровь, сжился с ней, словно она дана была ему самой природой. Он умел, легко улыбаясь, рассеять тучи, собравшиеся над его головой, умел разнести сотрудника так, что у бедняги тряслись поджилки. Но так или иначе ему всегда удавалось взять вожжи в руки и направить волю подчиненных в нужном ему направлении. Если верх брала чужая точка зрения, то Назаров и тут умел вовремя перейти на сторону противника и представить себя чуть ли не соавтором идеи, еще за минуту до того отвергавшейся им. Но надо отдать ему должное — перед вышестоящим начальством он брал под крылышко инспекторов своего отдела. И если на оперативном совещании высказывалась критика в адрес кого-либо из его работников, Назаров поднимался и говорил:

— Товарищи, это промах не только названного товарища, но упущение всего отдела. Исправим в обязательном порядке.

Подполковник, изобразив на лице добродушную улыбку, обратился к Аннамамеду:

— Я знаю, как ты любишь критику невзирая на лица, и ценю в тебе эту черту. — Сказав это, он повернулся к Хаиткулы: — И, честно говоря, мне по душе ваш молодой задор. Действительно, чем черт не шутит, а вдруг тебе выпадет честь распутать этот клубок. Дерзай! В обязательном порядке…

И, вновь приняв начальнический вид, Назаров вернулся за стол. Распорядился:

— Сейчас же заготовь официальное письмо в местное отделение милиции. Надо узнать: может, у них есть дополнительные сведения. После этого можешь выезжать. Пока не поступит ответ, помогай Аннамамеду. С завтрашнего дня считай себя на работе. В обязательном порядке…

Перелистывая бумаги дела, которое вел Аннамамед, Хаиткулы наткнулся на имя Лопбыкулы Таррыхова. Таррыхов — да ведь так звали одного из свидетелей по делу о Бекджане! Теперь Таррыхов работает здесь, в Ашхабаде, экспедитором… А вот и трудовая книжка, автобиография его. Все верно, это тот самый человек. Ныне экспедитор влип в историю из-за какой-то махинации. Для того чтобы встретиться с ним, достаточно снять телефонную трубку и сказать: «Приведите такого-то». Тогда через пять минут он предстанет перед тобой. Таррыхов здесь, в этом дворе, в камере предварительного заключения. Но, посоветовавшись с Аннамамедом, Хаиткулы отложил встречу на другой день.

Дверь отворилась, и вышедший моложавый инспектор в штатском кивнул Хаиткулы:

— Мы кончили. Вас ждут.

Сперва Хаиткулы увидел Аннамамеда. Он сидел за большим столом, прикрыв глаза, и дымил папиросой. У сидевшего против него Лопбыкулы Таррыхова рдело на солнце оттопыренное ухо, жилистая короткая шея напряглась при звуке шагов Хаиткулы, но он не обернулся.

Допрос, очевидно, вел ушедший только что инспектор — в пепельнице еще дымилась недокуренная папироса. Хаиткулы кивнул Аннамамеду и занял место подле Таррыхова. Тот даже не повернул головы в его сторону, только маленькие глазки его метались, подобно маятнику, то в сторону Аннамамеда, то в сторону вновь пришедшего незнакомого капитана. Наконец он не выдержал молчания и заявил:

— Я вам сказал, что не буду сегодня давать показания! Что ещё нужно? — Он вскинул плечо.

Вместо Аннамамеда ему ответил Хаиткулы:

— Лопбыкулы-ага, о чем говорилось до меня, я не знаю. Если вы не против, я спрошу вас о некоторых вещах. Если против, можем и подождать… Я слышал, что вы халачский…