Дело Судьи Ди - [57]

Хоу вскинул на бека пытливый взгляд. Бек поднялся. Огладил бороду.

— В суре «Соумышленники», аяте сорок седьмом, — неторопливо и размеренно начал он, — сказано: «Не поддавайся неверным и лицемерам, но и не делай оскорбительного для них; положись на Аллаха — Аллах достаточен для того, чтобы на него положиться». Именно поэтому малозначительный бек никогда не понимал тех, кто нарочно пытается найти утраченную плащаницу Пророка и даже таит на кого-то обиды из-за нее… Когда Аллах пожелает, чтобы хирка нашлась, хирка найдется.

От глаз Богдана, пытливо следящего за всеми, кто сидел напротив, не укрылось, что юаньвайлан вздрогнул, едва бек произнес слово «хирка». А его евнух из последних сил старался не выказать никаких чувств и потому сидел с совсем уже неестественным лицом, буквально закаменевшим от усилий остаться неподвижным.

Вот только на таких мелочах, ничего, в сущности, не доказывавших, приходилось строить умозаключения. Иного выхода не было.

Когда бек закончил свой рассказ, Богдан четко и без лишних слов, но во всех подробностях поведал о том, что произошло в воздухолете, затем — то, что ему раскрыл заморский человекоохранитель Дэдлиб. Скупые слова падали в тишину, словно небольшие, но тяжелые камни.

— Теперь, драгоценнорожденный хоу, — закончил Богдан, — ничтожный минфа смиреннейше просил бы вас огласить те отрывки письма вашей яшмовой младшей супруги, какие поддаются прочтению. Минфа понимает, что просит о неслыханной милости с вашей стороны, ибо это в высшей степени частное письмо — но дело тут государственное.

На мужественном лице хоу снова отразилось замешательство. Он мрачно зыркнул глазами налево, направо — все смотрели на него и явственно ждали, что он выполнит просьбу Богдана. Тогда хоу Чжу Цинь-гуй снова взял в руку листок письма и громко стал читать, тоном давая понять: что ж, вот вам, но стыдитесь того, к чему вы меня принудили.

— «Не слушал моих увещеваний. Я говорила и раз, и два, ты не внимал. Но, может быть, если в тебе нет уважения к речам любящей женщины, то хоть уважение к письменному тексту… Никому не могу рассказать — так велит долг верной… Случайно услышав, поняла, что ты принял ислам не по велению души, но по неким политическим соображениям, после тайных свиданий с этими странными… Принимать такие подарки! Иначе в Поднебесной непременно случится большая смута… Еще Конфуций учил: „Любишь кого-то — так разве можно не утруждать себя ради него? Предан кому-то — так разве можно не наставлять его?“ Сердце мое готово разорваться от горя…»

Голос хоу к концу письма заметно дрожал. Похоже, юаньвайлан снова с трудом сдерживал слезы.

Когда он умолк, повисла тяжелая, теперь уже совсем ничем не нарушаемая тишина.

— И что из всего этого следует? — спросил цзайсян, когда молчать стало уже вовсе несообразно.

— У ничтожного минфа нет доказательств, — честно признался Богдан. — Слишком все внезапно и быстро произошло… да еще праздник… Только домыслы. Но меня очень настораживает, как это все одновременно приключилось. Предположим, в коллекции графов де Континьяк действительно в течение более чем полутора веков таилась от мира драгоценная плащаница Пророка, найденная и присвоенная во время завоевания Алжира предком умершего в этом году последнего в роду графа. Предположим, секретарь покойного — тот, кто летел в Ордусь и прикинулся, будто тут исчез без следа, — решил ее продать, прекрасно отдавая себе отчет, каким значением она обладает, Возглавить весь мусульманский мир! Всех приверженцев Аллаха, в какой бы из стран те ни жили! Это же верный шанс нарушить великое постоянство, мирными плодами коего человечество пользуется уже так долго! Даже Ордусь могла бы зашататься. Какой соблазн для честолюбцев! Кто возглавит эту громаду и сумеет обратить ее против остальных — тот получит случай сделаться безраздельным владыкой мира… И, если решится этим случаем воспользоваться, зальет, разумеется, мир кровью — но разве при столь многообещающих обстоятельствах это может остановить кого-либо, кроме тех, кто истинно человеколюбив… — Богдан глубоко вздохнул. — Тут и проходит первый слух о крупнейшей сделке, которую иноземные человекоохранители из французского бюро Интерпола по привычке связывают поначалу с наркотиками. Но в сделке оказывается замешана американская разведка. Можно ее понять. Поднести своему президенту или кому-то из его приближенных, кто исповедует учение Пророка, эту плащаницу — и сразу тем самым поставить их во главе уммы! Это сразу едва ли не миллиард новых подданных и новых воинов — да притом половина из них живет на территории Ордуси! Но агент был немедленно убит, и хирка у него была похищена. А секретарь графа де Континьяк тут же улетел в Ордусь и притворно исчез здесь — знал он о гибели связавшегося с ним американца или нет, покамест можно только гадать, но, во всяком случае, все было рассчитано так, чтобы в присвоении хирки — либо на случай неудачи этого деятельного мероприятия американской разведки, либо на какой-то иной случай — могла быть обвинена Ордусь. Однако из-за обыска в воздухолете ясно: хирки с секретарем графа не было. Значит, ее отобрали у американца люди некоей иной силы. Это не могла быть та сила, представителями коей были молодые арабы, устроившие обыск в воздухолете, — иначе им незачем было бы его устраивать. А между тем мне случайно — опять случайно, но такова уж, видно, воля Божья! — стало известно, что один из них, мечтательный и, похоже, неплохой человек, в частной беседе не так давно выражал надежду, что скоро будет жить в Ордуси… но это нельзя понять как его стремление переехать в Ордусь! Скорее напротив! Он, как ничтожный минфа понимает, выражал надежду, что его родной край, французская провинция Алжир, станет частью Ордуси!