Дело Судьи Ди - [39]

«Фира все рассказала беку про нас и про Жанну, — тут же догадался Богдан. — И старый бек, конечно, не мог не высказаться о поведении француженки и о том, которая из жен, по его мнению, является более достойной… Тактично так, от лица Пророка… дескать, разве лучше Пророка скажешь?»

— Какие верные слова, ата! — проговорил минфа. — Здравствуй, Фира.

— Здравствуй, — преданно глядя мужу в глаза, ответила Фирузе. И тихо добавила: — Я очень соскучилась.

— И я…

И все, и можно больше не говорить ни слова. Зачем попусту говорить с женой? Ведь ее можно взять за руку…

Богдан провел рукой по тыльной стороне ладони Фирузе, легко державшей розовый атласный кулек с дочерью. Из глубины кулька на Богдана внимательно глянули маленькие глаза.

— Ах ты, лапушка… — забормотал Богдан умильно. — Геленька, Ферештинонька… — Он попытался забрать Ангелину у супруги, но бек у него за спиной предостерегающе поцокал языком. Богдан обернулся.

— Если ты возьмешь Ангелинку, — назидательно сказал бек, — кто тогда понесет ружье?

— У меня нет ружья… — растерянно проговорил Богдан.

— Мужчина всегда должен вести себя так, будто у него в руках ружье, — веско сказал потомственный воин-интернационалист.

Богдан не нашелся что ответить.

— Идемте, — проговорил он, справившись с замешательством; ему было неловко и даже совестно вышагивать с пустыми руками, когда рядом верная жена безропотно несет в общем-то все же довольно увесистую ношу. Потом он вспомнил, как нынче утром его и Бага транспортировали в паланкинах, — и ему стало совсем стыдно. Обычаи, обычаи… Как сложна жизнь того, кто не хочет быть один — и в то же время не имеет никакой склонности заставлять всех кругом становиться такими же, как он!

Да, но если бы время от времени хоть кого-нибудь не носили в паланкинах — эти поразительно красивые паланкины остались бы только в древнехранилищах, а ведь вещь по-настоящему дает ощутить себя и производит впечатление, лишь когда ею пользуются по назначению! Да и невозможно представить себе в просторах Запретного города, скажем, велосипед… это вопиюще несообразно и даже несколько оскорбительно — как если бы, скажем, Христос вдруг запел, взявши в руки новомодный музыкальный инструмент из шумных, электрических; или князь Лу, прося у Конфуция совета об управлении, обратился бы к нему: «Слышь, братан…»

В повозке, стремительно и ровно летящей по широкому, просторному скоростному тракту от воздухолетного вокзала в город, в плотном рое помаргивающих габаритными огнями собратьев, члены семьи некоторое время молчали. Мальчик Хаким, почти утратив свою тщательную взрослость, прилип, как и подобает ребенку, к окну; даже бек позволял себе время от времени крутить головой. Фирузе прижималась плечом к плечу Богдана. Приближался выезд на четвертую кольцевую дорогу.

— Лепота, — с нескрываемым восхищением подал наконец голос ургенчский бек, до глубины души, видимо, потрясенный грандиозными пространствами и красотами расцветившегося огнями, сполохами и заревами великого Ханбалыка.

Желтолицый водитель в строгом черном костюме и белых перчатках — Богдан видел часть его лица в зеркальце заднего вида — лишь улыбнулся молча, но не без удовольствия. Ему было приятно. Бек, судя по всему, тоже это заметил или понял — в поразительном знании людей ему никак нельзя было отказать, — потому что чуть наклонился с заднего сиденья к стриженому затылку водителя и, подняв коричневый жилистый палец, в обычной своей назидательной манере сообщил:

— Фэйчан хаокань![48]

Тут уж водитель совсем расцвел — сверкнули его безукоризненные зубы — не легким ханьским акцентом ответил, не отрывая глаз от дороги и несколько раз кивнув:

— Спасибо, спасибо. Я тозе так думай.

Одна мысль не давала Богдану покоя. Беспокоила, зудела под черепом, как оса. Минфа и так и сяк боролся с искушением, давая близким людям полюбоваться проездом без помех, — но, когда до гостиницы оставалось не более десяти минут, не выдержал.

— Послушай, ата, — сказал он негромко. Бек чуть склонил голову в его сторону, прислушиваясь. — Ты мудр, как улем, и знаешь жизнь, как эмир. У меня есть к тебе вопрос, который тебе может показаться поначалу странным.

— Спрашивай, дорогой, — так же вполголоса ответил Кормибарсов.

— Какая вещь, очень ценная вещь, и, возможно, особенно — для мусульман ценная… может называться словом, похожим на слово «кирха»?

Бек несколько мгновений молчал; ничего не отразилось на его твердом лице. Потом он переспросил:

— Кирха? Но это же церковь так называется у…

— Да-да! — До «Шоуду» оставалось совсем немного, и Богдан перебил старика почти нетерпеливо. — На самом деле не кирха, конечно. Что мусульманам кирха. Но что-то может быть похоже по звучанию?

Бек опять помолчал. Потом переспросил снова:

— Вещь?

— Да. Наверное, даже не очень большая. Ее может нести один человек. Я потом объясню тебе…

— Погоди, — сказал бек. Потом он немного с трудом, по-стариковски всем корпусом повернулся к Богдану. — Погоди. — В глазах его вспыхнул покамест еще не понятный Богдану внезапный пламень. — Где ты это мог?..

— Потом, ата, потом!

Бек снова помедлил.

— Хирка, — сказал он, и голос его дрогнул. — Может быть, так, сынок? Хирка?