Дело - [43]

Письма Лауры представляли странную смесь точных сведений и нелепого бреда.

— Тебе никогда не приходило в голову, — сказала мне как-то Маргарет, — что ни с того ни с сего мания преследования обычно не развивается?

По-видимому, дело затягивалось, но этого можно было ожидать. Совершенно очевидно, Мартин не решался официально внести предложение о пересмотре дела без уверенности в поддержке большинства.

Как-то раз февральским вечером, в одну из пятниц, я вернулся домой позднее обычного, усталый и измученный. Лил дождь, а мне пришлось от Мраморной Арки идти с четверть мили пешком по Бэйзуотер-роуд. Когда я отворил дверь квартиры, на меня пахнуло отрадным теплом. Из детской доносился голос Маргарет, игравшей с малышом. Я вошел в гостиную, предвкушая уют и покой, и увидел Лауру Говард, которая сидела у окна, освещенная ярким светом стоячей лампы.

Зрелище это застало меня врасплох, — пожалуй, даже больше чем врасплох, оно невольно возбудило во мне чувство, близкое к отвращению. Я терпеть не могу неожиданно застать кого-то в комнате, когда хочется побыть одному. В первый момент я залепетал что-то невнятное. Занимает ли ее Маргарет? — спросил я, едва ворочая языком, исполненный злобного желания вытолкать Лауру вон, начиная понимать людей, страдающих патологической застенчивостью, — чувством, обычно недоступным моему пониманию. О да, Маргарет занимала ее, ответила Лаура, спокойная, сдержанная, без тени кокетства. И добавила:

— Мы тут с ней держали совет.

— Да?

— Я недовольна положением вещей. Я вовсе не желаю, чтобы дело застопорилось, а оно обязательно застопорится, если мы не примем меры.

Мало-помалу я овладел собой. Ей и в голову не приходило объяснять, о каких «вещах» она говорит. Как всегда, она была поглощена единой мыслью. Мне никогда раньше не приходилось встречать молоденьких женщин, которым интересы мужа так вот заслоняли бы все на свете. Она сидела передо мной — хорошенькая и цветущая; большинство мужчин сразу же угадали бы в ней скрытый жар чувств темпераментной, энергичной, жизнерадостной женщины. И большинство мужчин убедилось бы также, что этот жар горит не про них.

Маргарет, входя, услышала, как Лаура повторила, что «дело обязательно застопорится».

— Это правда, — сказала Маргарет, бросив на меня виноватый взгляд и слегка покраснев. — Лаура позвонила мне по телефону, и я подумала, что, может, лучше будет, если она приедет.

— А-а, — промямлил я.

— Хочешь послушать, что она рассказывала мне?

Отказаться было невозможно.

Сжато и толково Лаура сообщила кое-что новое. Согласно «сведениям, полученным с той стороны», одно время существовало предположение, что, если страсти чересчур уж разгорятся, старейшины вынуждены будут назначить дело к пересмотру, не дожидаясь, чтобы этого потребовало большинство. Я кивнул. Звучало это разумно. Именно такого шага и нужно было ожидать от опытных людей. По-видимому, мысль эту подал Кроуфорд, и «та сторона» или, вернее, самые влиятельные ее представители — Артур Браун, Найтингэйл и Уинслоу — некоторое время обсуждали такую возможность. Но теперь они пришли к заключению, что это вовсе не обязательно: страсти оказались не более чем «бурей в стакане воды», которая скоро утихнет. Все, что нужно, — это «занять твердую позицию».

Даже выражения были безошибочно их.

— Разведка у вас, кажется, поставлена неплохо? — сказал я Лауре.

— Думаю, что да.

— Откуда вы все это знаете?

— Сказать это я не имею права, — не моргнув глазом ответила она.

Встревожена Лаура не была. Положение казалось сейчас не таким обнадеживающим, как вначале. Мы сделали шаг назад, сказала она. Но, как большинству энергичных людей, как самой Маргарет, стоило ей начать действовать, и она тотчас же переставала тревожиться. Почему положение изменилось к худшему, старался добиться я у нее. Насколько мне удалось выяснить, большую роль в этом сыграли доклады. Свой доклад Найтингэйл написал, по-видимому, в беспристрастном тоне, но в выводах он был непреклонен и этим достиг своей цели.

А что делают Мартин и Скэффингтон, спросил я. Мартин «агитирует». Она была вполне довольна его тактикой. Для нее все люди разделялись на хороших и плохих. Скэффингтон и Мартин, которые во время первого ее посещения были плохими, теперь превратились в хороших. Если она кому-то верила, то верила безоговорочно. Но ей хотелось бы «подтолкнуть все это дело». Один из колеблющихся решил не голосовать за пересмотр, теперь для большинства им не хватало четырех. Кто был против из тех, кого я знаю, спросил я. Старцы и реакционеры, горячо ответила она (я не имел понятия, были ли у нее когда-нибудь свои политические убеждения, сейчас, во всяком случае, она была в этом отношении полностью под влиянием мужа): Артур Браун, Уинслоу и, конечно, Найтингэйл. Еще кое-кто, вроде Гэя, потому что он «из ума выжил от старости», ну и Кроуфорд, которого к нейтралитету обязывает положение и который вообще воздержится от голосования, что в конце концов то же самое, что проголосовать против. «Реакционная молодежь» — например, Г.-С. Кларк и Лестер Инс — были категорически против. Так же, как и Том Орбэлл. Назвав его, Лаура выругалась, Маргарет тоже помянула Тома нехорошим словом. Поносили они его на редкость единодушно.