Дело рыжих - [17]

Текст был испещрен помарками и исправлениями. Сбруевич никак не мог определиться, что же делать с бабками, которые попытаются торговать семками незаконно, то есть без оформления лицензии. Ведь только конфисковывать товар — мера слишком мягкая. Сажать в тюрьму на большие сроки — не досидят, перемрут и таким образом наказания фактически избегнут. Может, делать из них, бабок этих, мыло?

Нет, такую записку не мог составить человек. Но ее автором вполне могла стать машина, для которой «торговец термообработанными семенами подсолнуха — это налогоплательщик семидесяти лет женского пола». Ведь ни в какую машину не заложишь, что же такое «бабка»: понятие для искусственного ума железного ящика слишком сложное.

Однако ведь именно частью подобной машины Сбруевич и являлся. И черт же его знает, вздохнул детектив, можно ли у нас как–то по–другому, этак без волокиты и бюрократии, заручившись честным словом и обещанием?

Прищепкин ясно почувствовал: делать ему в кабинете председателя больше нечего. Проходя через зал, с любопытством зирканул в сторону дивана. Девушка с приборами исчезла, зато обнаружился какой–то мужик в зеленом халате, который ставил на загривок Евы Леопольдовны пиявки. Как и когда тот сюда попал, Прищепкин не заметил. Но сам факт, что в квартире неожиданно появляются и столь же неожиданно исчезают какие–то медицинские люди, на заметку взял.

Далее Георгий Иванович занялся входной дверью. Он осторожно выкрутил шурупы, которыми крепились замки. Вынул их. На время экспертизы взамен поставил свои. Версией, что отравитель проник в квартиру Сбруевичей, вскрыв двери, «особоважники» почему–то не занимались.

Наконец с тусовки на Селигере вернулась Лена — восторженная, посвежевшая. На радостях детектив отварил макароны по–флотски и пригласил ее и Артема к себе на Бейкер — Коллекторную–стрит.

Лена почти не ела — все рассказывала, рассказывала. С горящими глазами и размахивая руками. Артем же рассеянно навернул три тарелки. Прищепкин с видом сыскарского гения весь вечер дымил трубкой и помешивал горящие угли в камине. Идиллию нарушил телефонный звонок Холодинца:

— Шеф, Ева Леопольдовна умерла!

— Как?! — чуть не выронил трубку в камин Георгий Иванович.

— В поликлинике. В лифтовой кабине.

— Выезжаю! Проследи, чтобы никто ничего не трогал! — крикнул в трубку мобильника Прищепкин уже на лестнице, без объяснения бросая Лену, Артема и — самое ценное — остаток макарон в офисе. Это работа, святое. Как в песне поется: первым делом, первым делом самолеты…

Труп Евы Леопольдовны лежал таким образом, словно скончалась она от сердечного приступа: то есть внезапно и без особых мук. Однако в естественности ее смерти детектив сразу же усомнился.

Переписав содержимое сумочки и карманов покойной, Прищепкин взял для детального изучения записную книжку и разрешил увозить труп в морг судмедэкспертизы.

Руки у Прищепкина дрожали, самым большим минусом профессии сыскаря было для него то, что приходилось иметь дело со смертью.

По фойе поликлиники, путаясь у детективов «Аз воздама» под ногами, шастало два каких–то опера. Их можно было задействовать, но Георгий Иванович не сумел устоять перед соблазном использовать данную ему власть и отправил оперов вон.

Сергуня обзвонил ребят. Однако Бисквит задерживался на каком–то сарделечном форуме, молодежь — на лабораторных занятиях, приехал один Сашок. Ладно, зато этим тунеядцам из РОВДа место указали. В поисках свидетелей они опрашивали персонал поликлиники и «болящих» до позднего вечера. Но — хоть бы кто чего.

Вечером в офисе на Бейкер — Коллекторная–стрит народ собрался уже весь. Галдели, давились «Аз воздамом», дымили самым добросовестным образом. Каждый отчитывался о выполнении своих заданий уже перед группой.

Группа поржала над приключением в пуще студентов, восхитилась меткостью действий Бисквита, дала высокие оценки трудам шефа, Холодинца и Шведа.

Позвонила эксперт Любаша Шарончик и сообщила новость, заставившую прищепкинцев опять закурить и крепко задуматься: в замках квартиры Сбруевичей кто–то поковырялся.

— Это уже кое–что, — заметил Прищепкин. — Сергуня, будь другом, набери–ка мне морг.

Сообщение патологоанатома Тойбермана оказалось также достаточно интересным, побуждающим мысль к действию, а волю — к преодолению трудностей. Ева Леопольдовна умерла в результате введения шприцем в вену воздуха. Ее «залеченному» до инвалидности сердцу этого было достаточно. Предположительно картина происшедшего выглядела так: некто вошел вместе с нею в лифт, остановил между этажами и, усыпив женщину эфиром, сделал это черное дело.

На данное заключение Анатолия Абрамовича подвигнуло то, что на локтевом сгибе покойной он нашел след недавнего укола, однако какие–либо вещества, введение которых могло повлечь за собой остановку сердца, в крови отсутствовали. Кроме того, длинноворсая кофточка «ангорка» покойной еще держала — данных химанализа у Тойбермана не было — очень хорошо известный ему запах эфира, а на левом плече Евы Леопольдовны обнаружилась свежая гематома, которая образовалась, вероятнее всего, в результате действий злоумышленника. Конкретней говоря, тот одной рукой держал ее за плечо, другой — прикладывал к лицу ткань, смоченную эфиром. Почти как в «Операции Ы».