Дело Рихарда Зорге - [92]

И германское правительство, и вернувшийся в Токио посол Отт были несказанно удивлены. Отт рассказал Зорге о ходе переговоров в Берлине и добавил, что, «подписав Пакт о нейтралитете, он (Мацуока) совершил нечто такое, чего Германия не ждала, не желала». Сам Мацуока, однако, вернувшись из Москвы, постарался заверить Огга в том, что в случае войны между Германией и Россией японо-советский пакт о нейтралитете будет аннулирован и что «тогда он сделает все от него зависящее, чтобы обеспечить денонсацию Японией пакта, который он сам же и заключил».

Любопытное толкование. Когда в ноябре 1942 года его допрашивали по делу Зорге, Мацуока категорически отрицал, что он разговаривал с Оттом в Токио по возвращении из Москвы, утверждая, что он сказал Гитлеру и Муссолини (у которого побывал с кратким визитом в Риме), что он «пойдет на переговоры о Советским Союзом. У Отта не было причины волноваться. Однако я ничего не сказал послу Осиме об этом деле, пока был в Германии».

Мацуока также отрицал, что он говорил Отту, что переговоры в Москве совсем не аннулируют Тройственный союз сентября 1940 года или что Япония присоединится к Германии в случае германо-советского конфликта.

«Я не говорил этого. Тройственный союз служил главной цели — предотвращению вступления Америки в войну. И пакт не обязывал Японию участвовать в германосоветском конфликте, и этот конфликт не аннулирует японо-советский пакт о нейтралитете. Тройственный союз был центральным пунктом японской внешней политики, и в определенных обстоятельствах Япония не чувствовала бы себя связанной пактом о нейтралитете. Сталин и Молотов были прекрасно осведомлены, что Япония не для того заключала Пакт о нейтралитете, чтобы аннулировать Тройственный союз».

Мацуока был, мягко говоря, неискренен. По крайней мере в одном случае, 6 мая, он говорил Отту, что Япония не сможет оставаться нейтральной в случае войны между Германией и Россией.

Тем не менее германская дипломатия переживала крупную неудачу. В апреле начались переговоры между Токио и Вашингтоном, и мысль о нападении на Сингапур исчезла без следа. Когда Одзаки опросил Коноэ: «Что о Сингапуром?», японский премьер ответил: «Это была личная игра Отта»[94].

Такое развитие событий, как писал Зорге, «представляло высший интерес для Советского Союза. Я докладывал о них московскому Центру по радио и в письменных отчетах (через курьера)». Теперь, после начала войны в Европе, его начальство не могло недооценить высокое качество, по крайней мере, политической информации, поступающей от группы Зорге. Но хотя Зорге, Одзаки и их друзья радовались заключению русско-японского договора о нейтралитете, они, тем не менее, сомневались, что Япония сохранит нейтралитет в случае войны между Германией и Советским Союзом. И Зорге, и Одзаки, равно как и Отт, были удивлены, узнав об этом соглашении. Одзаки, изучив общую реакцию в Токио на Пакт о нейтралитете, сообщил Зорге, что «политические партии приветствуют пакт, о чем говорит тот факт, что Коноэ лично встретился с Мацуокой после возвращения последнего и пригласил его в официальную резиденцию премьера, чтобы сказать тост в его честь. Широкая публика также приветствует договор, что видно хотя бы по росту популярности Мацуоки после возвращения в Токио. Если армия не одобряет какую-то политику, то она делает какое-либо заявление, и потому молчание армии означает молчаливое одобрение…

Короче, народ в целом поддерживает договор… В отношении же связей между Тройственным союзом и Пактом о ненападении, проосевые элементы считают, что первый важнее второго, поскольку был заключен согласно императорскому рескрипту. С другой стороны, из бесед в Министерстве иностранных дел, ЮМЖД и Клубе завтраков я сделал вывод, что все эти группы считают, что договор о нейтралитете явно сделал исключение для Советской России и еще раз подчеркнул ответственность Японии в качестве нейтрального государства. Не думаю, что этот договор сделал русско-японские отношения безопаснее».

Посовещавшись, Зорге и Одзаки в последующие недели особо сосредоточились на изучении японских военных приготовлений на севере.

В конце 1940 года или в начале 1941-го Зорге получил указание из Москвы отправить как можно более подробный отчет о боевых порядках японской армии — количество и нумерация дивизий, их дислокация, имена командиров и старших офицеров.

Зорге, Одзаки и Мияги, объединив усилия и вместе сравнив ту информацию, что им удалось получить, сумели подготовить грубую схему, которую и нарисовал художник Мияги. «Исследуя эту схему, — сказал Зорге, — мы обнаружили, что около пятидесяти дивизий были созданы заново. С этой схемой в качестве базы для работы мы продолжили сбор информации. В конце концов, после различных исправлений мы довольно близко подошли к точному боевому порядку японской армии по состоянию на май — июнь 1941 года. Я сфотографировал эту схему и отправил в Москву. Схема эта стала лучшим произведением нашей группы. Не думаю, что можно было сделать нечто лучшее. И московский Центр, похоже, тоже был удовлетворен ею, поскольку никаких дальнейший указаний на эту тему не последовало».