Дело Рихарда Зорге - [66]

А тем временем Анна в Москве была предоставлена самой себе. Через день или два после отъезда Макса ее навестила женщина из 4-го Управления, которая велела ни с кем не общаться, а чтобы удостовериться, что инструкции выполняются, эта женщина едва ли не ежедневно посещала Анну. Время от времени появлялся человек из Управления и передавал Анне деньги на житье. Так, находясь под постоянным наблюдением, Анне пришлось прожить в полном одиночестве всю осень и зиму.

Последующая судьба друга и товарища Макса Клаузена по радиоделу, Вейнгартена, остается неясной. Нет сомнения, что он отправился в Китай. Предполагали, однако, что позднее его отправили в Германию, где он записался в армию. Он был арестован в 1943 году в штаб-квартире военной разведки на Восточном фронте. Оказалось, что главной его задачей было следить за прибытием секретных агентов, засылавшихся в Германию из Советского Союза. Немцы заставили его работать на себя и продолжать радиопередачи, таким образом захватывая все новых советских агентов, по мере того как они прибывали, и передавая их в руки гестапо, которое, конечно же, сумело выпытать у Вейнгартена ключ к его шифру, хотя по-прежнему нуждалось в его услугах. Ведь у каждого радиста свой почерк, и Москва сразу же заметила бы подмену. Если все это правда, то вполне вероятно, что Вейнгартен дожил до конца войны.

Глава 10. НАСТОЯЩАЯ МИССИЯ НАЧИНАЕТСЯ

Не талант, не экзамены, которые я сдавал в московской разведывательной школе, но мое углубленное изучение японских проблем — вот что имело самое большое значение.

Зорге

После возвращения из Москвы главной заботой Зорге было устроить Клаузена и проследить, чтобы радиостанция была приведена в рабочее состояние. Это потребовало некоторого времени, но уже в декабре Зорге познакомил Макса с Вукеличем и предложил, чтобы радиосеансы велись из дома последнего. Вукелич тогда жил один — Эдит ненадолго вернулась домой в Данию, и они с Максом выбрали две комнаты на втором этаже, которые показались им вполне подходящими для этой цели.

И все же первая радиопередача велась, по-видимому, не из дома Вукелича, а из дома Гюнтера Штайна, журналиста, представлявшего лондонские газеты «News Chronicle» и «Financial News». Макс познакомился со Штайном в декабре в доме Зорге. Гюнтер Штайн прибыл в Японию годом раньше. Позднее он стал натурализованным британским подданным, хотя и был немцем по рождению. На каком-то этапе своей карьеры он был московским корреспондентом газеты «Berliner Tageblatt». Его книга «Сделано в Японии» завоевала ему широкое признание и репутацию специалиста по японским делам.

На допросе в полиции «токко» Макс Клаузен утверждал, что Гюнтер Штайн был членом группы Зорге, тогда как сам Зорге описывает Штайна скорее как «симпатизирующего», чем настоящего действующего члена своей группы. Это, похоже, является более точной интерпретацией позиции Штайна[67]. До своего отъезда из Японии в начале 1938 года Штайн оказывал некоторые услуги Зорге и его помощникам.

Во время своей первой встречи в доме Зорге Макс Клаузен и Гюнтер Штайн обсудили проблемы радиосеансов, и, очевидно, Штайн предложил свой дом в распоряжение Макса, поскольку набросал на бумаге план — как к нему добраться, а через несколько дней Макс отправился к нему и осмотрел дом. Именно со второго этажа дома Штайна он и установил в первый раз связь с «Висбаденом» (Владивостоком) в середине февраля 1936 года.

Между тем опасность вплотную подошла к группе Зорге: 21 января 1936 года Особая полиция арестовала Каваи Текичи.

Напомним что Каваи снимал комнату в пригороде Токио у своего друга — авантюриста крайне правого толка — и снабжал Мияги и Одзаки информацией об ультранационалистическом движении.

Утром 21 января он неожиданно проснулся, почувствовав резкий холод, и посмотрел на часы. Было всего лишь пять часов утра. Каваи пришло в голову, что 21 января — день смерти Ленина и что сегодня вечером у него встреча с Одзаки и Мияги в одной из забегаловок в деловой части города.

И в этот момент ширмы, отделявшие его спальню, полетели в разные стороны и не менее восьми полицейских ворвались в комнату. Каваи вспоминает, что его первой мыслью было: «Все открылось!» Лица товарищей — в Шанхае, Тянцзине, Маньчжурии и Токио — всплыли у него в памяти. Нашла ли полиция кого-нибудь в Токио? Или на континенте? В первом случае дело было серьезно, ибо это означало, что власти подобрались к самому сердцу группы. А если полиция действовала по информации с континента, тогда ситуация, подумал Каваи, не столь отчаянна.

Один из детективов, офицер «токко» из штаб-квартиры городской полиции, сунул под нос Каваи какой-то документ. Это был ордер на его арест, выданный юрисконсультом японского консульства в Чунцине в Маньчжурии. «Вы отправитесь в холодные места, — сказал детектив. — Даем вам десять минут, чтобы одеться».

Каваи утверждает, что в тот момент, когда он почувствовал холод наручников на запястьях и его вытолкали из дома, он неожиданно воспрянул духом и сказал себе: «Ладно! Эти собаки у меня попляшут!»

Последовало долгое утомительное путешествие через вою Японию в порт Модзи на севере Кюсю. Передаваемый от одного полицейского участка другому, из одной префектуры в другую Каваи постоянно находился под охраной не менее десяти детективов. Из Токио в Кавасаки, в Атами, в Гифу, в Киото, потом в Кобе, Фукияму, Ива-куни, Симоносеки и, наконец, в Модзи — автобусом, трамваем, поездом и машиной. Путешествие заняло больше недели, да еще в Модзи пришлось ждать два или три дня, пока прибудет пароход из Дайрена. На борту парохода наручники с Каваи, наконец, сняли, и впервые за последние несколько недель он смог помыться. Ему даже позволили выпить немного саке за вечерней трапезой. Столь долгое путешествие, пусть и утомительное, не было особо жестоким. Каваи лишь слегка или вообще не допрашивали. Похоже, что никто из сопровождавших его толком не представлял, в чем, собственно, его обвиняют, а следователь в Токио вообще предположил, что все это, вероятно, ошибка.