Дело пропавшей балерины - [47]

Звучало просто, но следователь Галушко не слишком верил в то, что эта зацепка хоть в чем-то облегчит их задачу.

— Почему в объявлениях они называют его «садовником»? — спросила девушка.

— Я разочарую вас, Мира. У меня нет ответов на большую часть ваших вопросов, а делать предположение без информации — вредно.

— Но… его могли арестовать вчера в «Праге».

— Да.

— Тогда почему…

Он знал, что ей было больно. Сейчас она вряд ли сможет понять, что арест Досковского ничего не дал бы им. Да, он мог быть виновным в исчезновении ее сестры или мог знать хотя бы что-то, если бы Веру действительно похитили «собиратели гиацинтов». Но поведал ли бы он им? А если он работает только с документами — а так оно, скорее всего, и есть, тогда он, может, и представления не имеет, кого вывозят по его подделкам из города. Арест Досковского мог спугнуть «собирателей» или заставить их затаиться на какое-то время, но вряд ли вернул бы Веру Томашевич.

— Что нам делать? — спросила Мира.

— Как и прежде, искать вашу сестру, — ответил Тарас Адамович. — У нас есть Досковский и блондинка, поджигавшая «Прагу». Продолжим наше расследование по этим двум направлениям.

— Если верить вашей истории о старушке, садовник — не преступник.

— Даже если в этой истории старуха лжет, то это вовсе не значит, что садовник — невинная овечка, — заметил Тарас Адамович, беря в руки кипу бумаг со стола. Папка с делом осталась открытой, Мира поневоле опустила взгляд на выглядывавший из нее портрет девушки.

— Как же умело она должна была загримироваться, если ее приняли за мужчину? — молвила Мира.

Тарас Адамович захлопнул папку и налил Мире в чашку темный напиток то ли китайского, то ли английского происхождения, но родом из Грузии.

— Вы действительно верите, что серый костюм санитарного инспектора сможет нам помочь? — спросила девушка.

— Мира, Георгий Михайлович Рудой, кроме того, что выдумывал истории о безумной старухе, был тем, кто открыл первый — и я вовсе не преувеличиваю — дактилоскопический кабинет в Российской империи. А наш с вами знакомый господин Менчиц — работник этого кабинета.

XV Десять магических порошков

Январь 1904 года выдался удивительно красивым. По крайней мере, таким его запомнил Тарас Адамович. Зима порошила снегом ночью почти непрерывно, а к утру весь город словно сверкал серебром. Эту красоту никто и не пытался разрушить — ветер, казалось, даже забыл сюда дорогу. Мечтательная тишина сонного воздуха гипнотизировала прохожих, пробиравшихся по улицам города, то и дело обращая восторженные взоры на деревья и здания, покрытые снежными папахами.

Сияли витрины, сверкали фонарики. У Почтовой площади играла музыка, подбадривая катающихся на катке. Пели на все лады колокола Софии, их трепетные звуки будто зависали в прозрачном зимнем воздухе. Георгий Михайлович Рудой вернулся из Дрездена, где несколько недель пробыл в командировке. Те январские разговоры с главным следователем сыскной части Тарас Адамович помнил до сих пор.

Рудого переполнял энтузиазм, хотя осознание реального положения вещей в киевской сыскной части добавляло ложку дегтя в его настроение. Желание завести в Киеве дрезденские порядки разбивалось о глухую стену непонимания со стороны высоких городских чинов, которые сразу же хватались за голову, как только начальник сыскной части называл необходимую для реорганизации сумму.

Самое печальное было то, что он чуть ли не втрое сокращал цифры расходов, понимая, что даже и столь мизерные средства вряд ли удастся выбить из городской казны. Изменения тормозились на всех этапах бумажно-канцелярских сражений, в которых просителям редко удавалось одержать победу.

— Антропометрическая система устарела, они ее почти не используют, — говорил Рудой.

— А вместо? — изгибал бровь Тарас Адамович.

— Верят в силу дактилоскопии.

О дактилоскопии они знали, хотя и немного. Рудой делал упор на то, что антропометрические данные часто утрачивают актуальность из-за болезни или возраста подозреваемого. Тогда как рисунок папиллярных линий…

— Уникален, Тарас Адамович! У каждого человека свой, неповторимый, вы представляете?

Тарас Адамович представлял, однако этот запал Рудого в Петербурге должным образом не оценили. И хотя официально розыскные службы империи продолжали пользоваться антропометрическими картотеками, Георгий Михайлович не сдавался — на собственные средства открыл в Киеве дактилоскопический кабинет, в том же 1904 году. Оценить его дальновидность Тарас Адамович смог только в 1911 году, когда именно дактилоскопия помогла выйти на след преступника.

— Расскажите подробнее, — попросила шагавшая рядом с ним Мира.

Он вернулся из воспоминаний о снежном январе десятилетней давности в теплый сентябрьский день. Сопровождавшая его девушка была одета в элегантное темно-вишневое платье с аккуратным белым воротничком. Шляпка в тон, серые сапожки и сумочка — Мирослава Томашевич, несомненно, обладала изысканным вкусом.

Они прошли мимо Флоровского женского монастыря, который нынче, как и большинство других киевских храмов, открыл свои двери для беженцев и раненых. Дальше маленькая тихая улица вывела их на Трехсвятительскую. Тарас Адамович поймал себя на мысли, что ему приятно идти по знакомой дороге, по которой он прошагал с десяток лет к бывшему месту службы. Наверное, он мог бы дойти до Владимирской с закрытыми глазами, только ему не хотелось их закрывать.