Дело по обвинению - [32]

На углу улицы, в нижнем этаже жилого дома, приютилась мясная лавка, а рядом – бакалея, в витрине которой громоздились жестянки с бакалейными товарами, а сверху свисали связки сушеного перца. Пройдя мимо этой бакалейной лавки, Хэнк вышел на улицу, где был убит Рафаэль Моррез.

Все, кто был на улице, мгновенно догадались, что он представитель закона. Им подсказал это инстинкт людей, которые давно поняли, что закон не их защитник, а враг. Они сторонились от него на тротуаре, молча следили за ним, сидя на ступеньках своих домов. Дети, игравшие на заваленных мусором пустырях, поднимали головы, когда он проходил мимо. Какая-то старуха что-то сказала по-испански и ее приятельница залилась визгливым смехом.

Хэнк нашел крыльцо, на котором сидел Моррез в тот вечер, когда его убили. Он снова проверил адрес.

– Кого вы ищете, мистер? – спросил его чей-то голос. Хэнк обернулся.

У крыльца стоял юноша, уперев руки в бока. На нем были джинсы и белоснежная рубашка. Смуглое лицо, карие глаза, черные волосы, подстриженные под бокс. Широкие ладони, крупные пальцы, на среднем пальце правой руки – перстень с печаткой.

– Я ищу Луизу Ортега, – ответил Хэнк.

– Да? А кто вы такой?

– Прокурор – сказал Хэнк.

– Что вам от нее нужно?

– Мне надо задать ей несколько вопросов о Рафаэле Моррезе.

– Если так – спрашивайте меня.

– А кто вы такой?

– Меня зовут Гаргантюа.

– Я о вас слышал.

– Да? – Он чуть-чуть улыбнулся. – Может и слышали. Обо мне несколько раз в газетах писали.

Я узнал о вас не из газет, – сказал Хэнк. – Мне говорил один «альбатрос». Его зовут Дьябло.

– Лучше не говорите мне про этого ползучего гада. Дайте мне только с ним встретиться – и он готов. Раз – и готов!

– Где я могу найти Луизу Ортега?

– Я же сказал вам: говорите со мной!

– Это очень любезно с вашей стороны, – сказал Хэнк, – но говорить нам не о чем. Если только вы тоже не сидели на этом крыльце в тот вечер, когда был убит Моррез.

– Значит вы все-таки считаете, что он был убит?

– Бросьте вы это! – раздраженно сказал Хэнк. – Я на вашей стороне. В этом деле я буду обвинять, а не защищать.

– Полицейский на нашей стороне? Ха!

– Не заставляйте меня зря тратить время, – сказал Хэнк. – Вы знаете, где она, или мне придется послать за ней детектива? Ручаюсь вам, что он ее разыщет.

– Не волнуйтесь, – сказал Гаргантюа. – А что вам наговорил обо мне Дьябло?

– Он сказал только, что вы главарь «всадников».

– Он был в своем уме?

– Не понимаю!

– Вы что, не знаете? Почти все «альбатросы» – наркоманы. Ну, а в нашем клубе таких не найдете. Мы его выкинем вон, так что он и опомниться не успеет.

– Это интересно, – сказал Хэнк. – Но где же все-таки живет эта девушка?

Квартира четырнадцать, второй этаж. Ее, наверное, нет дома.

– Попытаюсь, – сказал Хэнк.

– А я вас подожду. Мне нужно с вами поговорить.

– Хорошо, только ждать, может быть, придется долго.

– Ладно! Делать мне все равно нечего.

– Прекрасно, – сказал Хэнк и вошел в парадную дверь.

Все трущобы одинаковы, думал Хэнк, поднимаясь по лестнице. Нет специально итальянских трущоб, или испанских, или негритянских. Все они одинаковы, и вонь в них стоит одна и та же.

Он разыскал квартиру четырнадцать и позвонил. Звонок разболтался и не звенел, а как-то стрекотал. Хэнк снова надавил кнопку, и опять раздалось предсмертное хрипенье.

– Si, si, vengo![4] – послышался голос за дверью.

Хэнк услышал лязганье отодвигаемого засова. Дверь приотворилась, задержалась – дальше ее не пустила цепочка. В щели показалось лицо.

– Quien es?[5] – спросила девушка.

– Я из прокуратуры, – сказал Хэнк. – Вы Луиза Ортега? Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов. Можно мне войти?

– А! – девушка растерялась. – Сейчас нельзя. Я не одна.

– Ну, а когда...

– Скоро, – ответила она. – Приходите через пятнадцать минут, ладно? Тогда я смогу с вами поговорить.

– Хорошо, – сказал Хэнк, устало спустился по лестнице и вышел на улицу. Гаргантюа куда-то исчез.

Хэнк стоял на крыльце, смотрел по сторонам и думал, что Гарлем, по крайней мере внешне, ничем не отличается от любого другого района города. Правда, нельзя так просто сбросить со счета пожарные лестницы, увешанные бельем замусоренные пустыри, мух, которые ползали по мясу, выставленному в окне мясной лавки, – всю ту нищету, о которой вопияла каждая темная парадная. Но люди здесь жили своей повседневной жизнью, как и в любой другой части города. Нельзя было заметить никаких признаков подспудной звериной злобы и насилия – во всяком случае не сейчас, в десять часов жаркого летнего утра. Так почему же все-таки тут лилась кровь? Почему трое мальчишек из итальянского Гарлема (в трех кварталах – в трех тысячах миль отсюда) явились на эту улицу и убили ни в чем не повинного слепого? Он не мог объяснить этого только расовыми распрями.

У него было ощущение, что это только симптом, а не сама болезнь. Так что же это за болезнь и что ее вызывает? И если эти трое юных убийц просто больные, то имеет ли право государство уничтожить их?

Он растерялся.

«Но что же делать? – спрашивал он себя. – Ведь мы же не позволяем прокаженным разгуливать по улицам?»

Да, не позволяем, но мы и не убиваем их, думал он. Если лекарство неизвестно, его ищут.