Дело об изящном силуэте - [33]

— И что же вы сделали?

— Ехал, пока вы не велели остановиться у мотеля, где были свободные места. Вы все туда вошли, а я пошел звонить в полицию.

— И в результате этого звонка к мотелю подъехала полицейская машина?

— Наверно. Они забрали вас и сказали, что сами отвезут вас в аэропорт.

— Значит, двадцать долларов вы получили за первую нашу поездку?

— Я вам все время об этом твержу.

— И это были единственные двадцать долларов в вашем кармане на следующее утро?

— Ну да!

— А теперь хорошенько подумайте. Не тратили ли вы деньги вечером четвертого?

Свидетель покачал головой.

— Подумайте, — настаивал Мейсон.

— Я… я хорошо поужинал. Вечер оказался удачным, и я решил, что могу позволить себе хороший бифштекс. Заплатил, по-моему, десятидолларовой бумажкой.

— Что вы сделали, когда я уехал в аэропорт?

— Я стоял у мотеля, там была эта дама, которую вы привезли от полицейского участка. Она хотела, чтобы я отвез ее в казино, и я отвез.

— Она заплатила?

— Конечно, у меня же такси.

— Как она вам заплатила?

— Деньгами, — сердито ответил шофер.

— Она дала вам нужную сумму, или вам пришлось давать ей сдачи?

— Она дала… Я не помню. Может, и всю сумму. Кажется, она дала долларовые бумажки. Не помню.

— Не могла ли она дать вам двадцатидолларовую бумажку?

— Я же сказал: у меня в кармане была только одна двадцатидолларовая бумажка. Я помню, что вы дали мне двадцать долларов. На следующее утро полиция попросила меня посмотреть по карманам, нет ли там двадцатидолларовых бумажек, и дать их номера. У меня оказалось двадцать долларов, я дал им номер, они попросили меня написать на банкноте мои инициалы, забрали ее и дали вместо нее две по десять.

— Если женщина из мотеля — кстати, ее зовут миссис Тейлман — дала вам двадцатидолларовую купюру, когда вы везли ее в казино, и вы дали ей сдачи, то вы могли заплатить этой купюрой за свой бифштекс, не так ли?

— Конечно, так. А если бы Рокфеллер подарил мне миллион долларов, я был бы миллионером.

В зале раздался смех.

Судья Сеймур постучал по столу карандашом:

— Это не повод для веселья.

— Прошу суд проявить снисхождение, — сказал Мейсон. — Я полагаю, с точки зрения этики адвокат не должен давать показания в качестве свидетеля по делу, а если будет вынужден, то не должен выступать перед присяжными. Я хотел бы избежать этого и пытаюсь прояснить ситуацию с помощью детального допроса.

Судья Сеймур кивнул и сказал:

— Продолжайте, мистер Мейсон. Суд понимает ваше положение.

— Я хотел бы получить ответ на свой вопрос, — сказал Мейсон. — Если ваша пассажирка дала вам двадцатидолларовую бумажку, могли ли вы заплатить ею за бифштекс?

— Нет, не думаю.

— Вы считаете, что это невозможно?

— Я считаю, что невозможно. Она не давала мне двадцатидолларовой бумажки. На следующее утро это были единственные двадцать долларов.

— Может, на следующее утро это и были единственные двадцать долларов, но вы ведь не можете поклясться, что не потратили двадцатидолларовую купюру, когда платили за бифштекс?

— Не думаю, что я это сделал.

— Вы можете поклясться?

— Поклясться не могу. Но думаю, что не тратил. Я в этом уверен.

— Это все, — объявил Мейсон.

— Если вы уверены, то можете поклясться, — вкрадчиво сказал Раскин, не так ли, мистер Робертс?

— Возражаю, — вмешался Мейсон. — Это наводящий вопрос.

— Вопрос действительно наводящий, — признал судья Сеймур.

— Но это же свидетель с нашей стороны, — возразил Раскин.

— Не имеет значения. Вы не должны вкладывать свои слова в его уста.

— Ну, хорошо. Она дала вам двадцатидолларовую купюру, а вы ей — сдачу?

— Нет, не думаю.

— Вы уверены?

— Да, уверен.

— У меня все, — сказал Раскин.

— Вы можете поклясться, что не давала? — улыбнулся Мейсон.

— Ну, хорошо! — крикнул свидетель. — Клянусь, что не давала!

— Только что вы сказали, что не можете поклясться. Вы передумали? Почему? Не потому ли, что так хочет прокурор?

— Возражаю! — закричал Раскин. — Так нельзя вести допрос!

— Возражение отклоняется. Отвечайте, мистер Робертс, — сказал судья Сеймур.

— Я хочу поклясться, потому что она не давала мне двадцать долларов. Чем больше я об этом думаю, тем больше уверен.

Раскин ухмыльнулся, глядя на Мейсона.

— Вы думаете об этом с четвертого числа? — спросил Мейсон.

— Ну да, время от времени.

— И несколько минут назад вы не захотели поклясться…

— А теперь хочу!

— Потому что я вас рассердил?

— Просто клянусь.

— У меня все, — объявил Мейсон.

— Вызываю Луизу Пикенс, — объявил Раскин.

Луиза Пикенс оказалась молодой, привлекательной женщиной, излучающей приветливость и добродушие. Как только она принесла присягу и улыбнулась присяжным, те тут же расслабились и заулыбались в ответ.

— Чем вы занимаетесь? — начал Раскин.

— Я работаю в полиции.

— Знакомы ли вы с текстом письма, которое миссис Тейлман нашла в кармане своего мужа?

— Да.

— Вы пытались составить такое же?

— Да.

— И что же?

— Я купила «Лос-Анджелес таймс» и «Лос-Анджелес экзаминер» за вторник, третьего, и обнаружила, что письмо можно составить из заголовков этих газет.

— Вы составили такое письмо?

— Да.

— Оно при вас?

— Да.

— Могу я взглянуть на него?

— Одну минуту, — вмешался Мейсон. — Это не относится к делу. То, что письмо могло быть составлено таким образом, ни в коем случае не является уликой против обвиняемой.