Дело о «карикатурах на пророка Мухаммеда» - [133]

Спустя почти полгода после революции новый режим стал терроризировать инакомыслящих, сначала крайне левых, затем исламских марксистов, моджахедов и умеренных левых. Двоих родственников Эллиана казнили за контрреволюционную деятельность, один из них был сыном его дяди и принадлежал к тем же левым кругам, что и Афшин. "Мне едва исполнилось пятнадцать-шестнадцать лет, когда пришлось скрываться от властей. Какое-то время я прятался у дяди, которому напоминал о его казненном сыне. Однажды он со слезами спросил меня, почему я жив, когда его сын умер. Мне было больно, но я его понимал, поэтому сказал себе: "Хорошо, такова жизнь, ты рискуешь быть повешенным или замученным, но должен разобраться, как до этого дошло"".

Несколькими месяцами позже Эллиан перебрался на верблюде в Пакистан, откуда полгода спустя отправился в Афганистан. Оказавшись в Кабуле, он начал изучать медицину в университете, встретил свою будущую жену и активно участвовал в жизни иранской общины, где у него бывали стычки с коммунистами, поддерживавшими Хомейни во время революции. В конце концов его жизнь оказалась под угрозой, и Эллиану пришлось искать убежища в кабульской миссии ООН, где опытный шведский дипломат помог ему получить статус политического беженца и выехать из страны.

Оглядываясь назад, Эллиан вспоминает, что в первую очередь на Западе его поразил контраст с тем миром, откуда он приехал: нидерландцы запросто обсуждали общественно-политические темы в кафе и других общественных местах. Они критически отзывались о правительстве, не озираясь и не беспокоясь, что кто-то услышит их слова. Они громко разговаривали, нисколько не понижая голос, когда обсуждались политические отношения. "Для меня это стало большим сюрпризом. Я привык молчать, не произнося ни единого лишнего слова вне дома. "Ничего себе, — думал я, — какая тут свобода, они говорят то, что думают, и никто их не преследует". Поэтому я решил изучать юриспруденцию. Я хотел понять, как при этом голландцы живут вместе и никто не убивает друг друга, как люди могут открыто говорить, что чем-то недовольны, и это не ведет ни к какому насилию".

— Что же вы поняли во время учебы? Почему жители Голландии не убивают друг друга, хотя критикуют политиков и лиц, имеющих власть?

— Я изучал законы и право, основные положения правового государства и значение конституции как нерушимой опоры политической действительности. Я узнал, что подразумевает понятие свободы и что следовало сделать в Иране после революции для ее защиты. К сожалению, в то время только Хомейни знал, чего хочет и каким образом его планы должны проводиться в жизнь. Окончив юридический факультет, я понял, как политическая идея соотносится с конституцией, политическим порядком в демократическом обществе, я осознал абсолютную необходимость принимать многообразие мнений, даже неправильных и отвратительных точек зрения, и важность признания политической оппозиции.

Изучив западную философию, Афшин Эллиан также понял, что европейская культура пронизана духом самоосуждения и что многие европейцы слишком легко уступили таким тоталитарным идеологиям, как фашизм, коммунизм и нацизм, не веря в силу собственной культуры. "Из-за подобных настроений чужие культуры порой воспринимаются некритически, даже романтически, хотя при более тесном знакомстве выясняется, что ничего подобного в них нет. Самоосуждение отчасти вызвано чувством стыда за колониальную эпоху, но есть и другие, более глубинные причины. Европейское самоосуждение означает, что

Европа воспринимается более расистской и нетерпимой, чем большинство других частей света, хотя это вовсе не так".

По словам Эллиана, самоосуждение включает в себя угасающую способность различать добро и зло, этичное и неэтичное, что объясняет, почему кому-то может прийти в голову сравнивать убийцу Тео ван Гога Мохаммеда Буйери с Айаан Хирси Али, записав их обоих в фундаменталисты, пусть каждого из них по-своему. Он — исламский фундаменталист, а она — "просветительский фундаменталист". "Раз за разом европейцы демонстрируют, что не могут отличить преступника от жертвы. Жертву называют преступником, а преступника — жертвой, и поэтому кто-то страдает от последствий европейского нигилизма. Когда европейцы перестанут отличать фундаментальные ценности друг от друга, в конце концов не окажется никого, кто смог бы защитить Европу".

— Вы можете привести пример?

— Подобная тенденция четко прослеживается в дискуссии о свободе слова. В этой сфере мы больше не являемся европейцами. Возможно, мы стали арабами или же переняли исламский или советский взгляд на свободу слова. Во всяком случае, мы отстаиваем вовсе не европейское восприятие свободы слова. Основой прежней силы Европы была защита свободы. В европейском понимании толерантность предполагала готовность смириться с оскорблениями и причиняемой ими болью как одно из следствий реализации права граждан на свободу слова. Христиане учились терпеть эту боль, параллельно отрицая существование Бога и непогрешимость Священного Писания и завоевывая таким образом свободу. Сейчас ситуация полностью изменилась.