Дело моего отца - [34]

IX. Письмо без подписи, написанное на имя какого-то корреспондента, представляющее ответ на статью, помещенную в № 54 японской газеты „Чин-Чубан“. Автор письма выражает радость и благодарность корреспонденту за написание такой благотворной статьи. Затем приводит стих из Корана, гласящий о том, что если Богу будет угодно сниспослать помощь и спасение, то народ целыми группами перейдет в веру, указанную Им. В конце письма делается намек на раздробление владений мусульман, что объясняется отсутствием у них единства, указывается судьба Марокко, Египта и Формозы и говорится, что Россия привыкла причинять обиды и притеснения. Кари-ев показал, что видит это письмо в первый раз и не знает, кто его писал.

Из совокупности всех добытых расследованием данных с несомненностью явствует, что Кариев — личность широкого мусульманского образования, попав в обстановку 2-ой Государственной Думы, три четверти личного состава коей принадлежали к оппозиционной и прямо противоправительственным партиям, как уроженец восточных окраин России, подпал под влияние господствовавшего тогда настроения и, в увлечении до того невиданным для него зрелищем резкой публичной критики Правительства, переоценил значение этого переходного момента в жизни русского народного представительства. Также ясно из дела, что на Кариева в особенности повлияло его общение с мусульманской фракцией 2-ой Государственной Думы, тогда лево-кадетской, отражающей на себе и по сейчас недоразумения аграрного характера, от времени до времени беспокоящие население киргизских степей. В то время, когда расследование не выяснило никаких данных к тому, чтобы серьезно заподозрить существование противогосударственных организаций среди туземного населения Туркестана, в мусульманском населении восточной России несомненно существуют такие организации, и из них вышла та прокламация, которую распространял Кариев. Это обстоятельство доказывается языком и стилем воззвания и признано экспертизой.

Ввиду вышеизложенного я полагал бы вполне достаточным, вменив всем привлеченным к настоящему делу лицам в наказание их, предварительное содержание под стражей, выслать Кариева, как центральную фигуру, агитаторски действующую на других, на жительство под гласный надзор полиции на трехгодичный срок в одну из центральных губерний северного района Империи.

Об изложенном, с приложением переписки, имею честь представить на благоусмотрение Вашего Высокопревосходительства.

ПРИЛОЖЕНИЕ: Переписка в одном томе, и в ней пакет с вещественными доказательствами.

Начальник Отделения».

Опять позволю себе дорисовать второстепенные детали.

Леонид Антонович Квицинский прочитал написанное и (вполне возможно) вздохнул. Долго, нудно. Хотя и неубедительно, но внушает уважение обстоятельностью. Еще он знал, что длинные бумаги начальство не читает, а если и читает, то наискось: а если не наискось, то все равно без возражений по существу.

Длинный, бледный, с узкими бедрами и узкими плечами, но с животиком, который неприятно, наподобие небольшого пушечного ядра или арбуза недомерка, выкатывался под мундир, Квицинский встал и звякнул колокольчиком.

— Экипаж.

Стояла жара, которая в августе наступает по явной несправедливости. Казалось бы, хватит, довольно, будет ужо!

Квицинский вышел на крыльцо. Фаэтон со сверкающими лаком крыльями, тройка серых в яблоках коней, кучер в полной полицейской форме с «селедкой» на боку.

Англичане придумали пробковые шлемы, вся колониальная администрация ходит в них. Какая термоизоляция, как легко и гигиенично, размышлял Леонид Антонович, не торопясь спускаться по тем пяти ступеням, которые отделяли здание Туркестанского охранного отделения от земли Туркестана. Вот кабы нам разрешили ввести для здешних мест пробковые шлемы. Не разрешат. Разве у нас чего-нибудь путного от начальства дождешься? Пробковый шлем — ишь, чего захотел! А жалованье? А почет? В Индии — вице-король, а у нас — главный начальник края. Разница!

По обшлагу белого мундира начальника отделения полз клоп. Обыкновенный клоп. Не лесной, не древесный, а самый обыкновенный клоп, какие часто выползали на страницы секретных и совершенно секретных бумаг Охранного отделения. Если клопов давили, то на листах, принадлежащих вечности, оставался вечный же и след. И запах.

Леонид Антонович щелчком полированного ногтя сбил клопа и сбежал к фаэтону.

Он слышал, будто клопы живут по триста лет Интересно было представить, что увидит этот клоп, если он, Леонид Антонович, не убил его своим щелчком? Россия через триста лет, шестьсот лет царствования Романовых… Формы бесспорно изменятся, но Россия останется, ибо шестьсот лет в истории не срок. Взять хоть ту же Византию, империя огромная, катаклизмов внутри множество заговоры, перевороты, интриги, террор даже, если современным языком говорить, однако Византия простояла на стыке двух миров свои восемь веков, простояла, выстояла и стояла бы поныне, кабы Запад не предал ее Востоку.

Леонид Антонович весьма осторожно относился к Столыпину. Реформы — хорошо, но нельзя спешить. Прежде твердой рукой надо обуздать, утихомирить смутьянов и… Тут даже в мыслях Квицинский останавливался, ибо слово «жид» всегда внутренне сотрясало его. Он был готов поручиться, что в его весьма приличном шляхетском роду не было ни грана семитской крови, юдофобами были и отец и дед, но в корпусе, в Нижегородском графа Аракчеева кадетском корпусе кличка у Квицинского была «жид».