Дело лис-оборотней - [50]

— Подданные возле капкана! Нам пришла пора поговорить начистоту!

Александрия Невская, харчевня «Алаверды», 13-й день девятого месяца, средница, вечер

«Ай да драгоценный преждерожденный Лобо! — в некотором ошеломлении думал честный Ябан-ага. — С новой пришел! И какая молоденькая да миленькая! Кокетка… смеется-то как! И драгоценный преждерожденный Лобо тоже смеется. Будто они сто лет знакомы!»

Если бы добрый харчевник ведал, что в доме Стаси, с которой он привык видеть в «Алаверды» преждерожденного Лобо последний месяц, большое несчастье, он и совсем растерялся бы, не зная, что думать о несообразном и малодостойном благородного мужа поведении старинного приятеля и завсегдатая.

— А в детстве меня дразнили бабкой-ежкой, — доносились до Ябан-аги отдельные реплики. — Я та-ак обижалась, та-ак ревела!

— Отчего же столь очаровательную девушку так называли? — несколько картинно удивлялся его старинный приятель.

— Ну как же? — смеялась кокетка. — Потому что меня зовут Йо-ошка!

Впрочем, йог Гарудин совершенно не отреагировал на то, что Баг пришел в излюбленную харчевню с новой девой, и это Ябан-агу несколько успокаивало. А уж то, что Баг не представил юницу Гарудину, даже не показал ей эту многозначительную достопримечательность харчевни, свидетельствовало о том, что либо преждерожденный Лобо в глубине души несколько совестится своим легкомыслием – и это правильно; либо у них с этой болтушкой не намечается ничего серьезного – и это, при том что Стася своим уважительным и трепетным отношением к Багатуру Лобо очень нравилась почтенному харчевнику, — тоже правильно.

Словом, ничего страшного не происходило. Разве что странное. Но ведь еще в двадцать второй главе «Бесед и суждений» сказано, что благородный муж относится к странностям окружающих с уважением, ибо что одному странно, другому понятней понятного.

«В конце концов, может, им просто поговорить надо», — решил для себя Ябан-ага, с обычным проворством обслуживая дорогих посетителей; размышления никак не отразились на его предупредительности и расторопности.

— О! — Йошка укоризненно погрозила Багу пальцем. — О! Вы же говорили, про Брылястова ни слова… Обма-а-анщик.

Баг простодушно рассмеялся и приглашающе поднял свою кружку с пивом. Укоризненно покачивая головой, Йошка взялась за свою. Кружки сошлись над столом с глухим звуком, какой всегда издает полное «Великой Ордуси» толстое стекло…

Баг едва успел докурить сигару, когда девушка – доверенная помощница пребывающего в отпуске начальника отдела жизнеусилительных зелий Кипяткова – уже в горчичного цвета теплом осеннем халате выпорхнула из подъезда и направилась было в сторону набережной речки Моикэ-хэ[50], как вдруг увидела на своем пути Бага и остановилась, нахмурившись. Баг, протягивая орхидею, шагнул девушке навстречу с выражением наибольшего восхищения, на которое был способен; он тренировался в лицедействе всю вторую половину сигары и вполне преуспел в открытой улыбке, которая в сочетании с простым и мужественным его обликом должна была, по мнению честного человекоохранителя, смягчить сердце девушки и позволить ему увлечь деловитую юную красавицу в харчевню «Алаверды» для доверительной беседы за кружкой пива.

Баг преуспел: Йошка – а девушку звали Йошка Гачева – не отмахнулась от него, как от назойливой мухи, или, упаси Будда, не ринулась прочь, выглядывая повозку такси, дабы немедленно покинуть чуждого правильных церемоний незнакомца; нет, она остановилась, старательно напустив на лицо высокомерную мину, и тут Баг, поражаясь сам себе, плавно и красиво заговорил.

Он в безупречно изысканных выражениях сообщил, что неземная красота девушки поразила его в самое сердце; что уж давно не встречал он таких удивительных женщин; что он приносит свои искренние, из самой глубины души идущие извинения за ту бестактную назойливость, которую проявил полчаса назад и видит только один способ загладить вину – пригласить Йошку на поздний обед или ранний ужин (это уж как она сама соблаговолит назвать) в располагающуюся через улицу очень пристойную харчевню…

В течение Багова монолога на юном личике Йошки отражались по восходящей самые разные чувства – от досады в начале и до приязненного интереса в конце; когда же Баг замолчал, склонив повинную голову, Йошка позволила увлечь себя в полумрак харчевни Ябан-аги.

Она оказалась из породы тех молодых женщин, которых в последнее время все больше и больше стало появляться в приемных александрийских предпринимателей: в меру деловые, самостоятельные, как правило – незамужние, преданные хозяину, которого на западный манер зачастую коротко, экономя минуты, называли «босс» («ечами» тут и не пахло), эти дамы постепенно вытесняли привычных помощников мужского пола, каковые, удовлетворенно вздохнув от того, что высвобождается дополнительное время для настоящей работы, перебирались в отдельные покойные кабинеты; а в приемных перед кабинетами за столиками с компьютером и телефонами утверждались новые молодые, энергичные дамы.

В Александрии подобных девушек, подчеркивая их деловитость, некоторую чужеродность привычному укладу жизни и несхожесть с просто «барышнями» или «юницами», именовали заимствованным из ханьского наречия словом «сяоцзе»