Дело Габриэля Тироша - [6]

2

Эта экскурсия по горам Галилеи дала нам возможность узнать господина Тироша с тех сторон, которые невозможно увидеть со школьной скамьи. Но мы и представить себе не могли, что в этой экскурсии и он изучает нас и видит в нас то, что невозможно увидеть в классе.

Было нас тридцать пять парней и девушек, среди которых сразу же выделились Аарон и Дан, как истинные следопыты и знатоки полевой жизни. С ними третьей всегда была Айя. Они были членами иерусалимского движения «Следопыты Йоханана», командирами групп. С высоты своего статуса поглядывали на всех остальных с явным высокомерием, демонстрируя при любой возможности преимущества накопленного ими опыта существования в полевых условиях. Они умело сооружали подобие плиты для готовки, особым образом резали овощи для салата, жарили мясо на сковороде только для них, троих. Вместе пили кипящий кофе из отдельного чайника, уверенные, что вкус их кофе превосходит кофе, сваренный всеми остальными. Они строго придерживались режима экономии воды, но давали пить из своих всегда полных фляжек любому однокласснику, страдающему от жажды, жестом, демонстрирующим одновременно широту их души и плохо скрываемое, несколько насмешливое пренебрежение. Они считали себя «элитой» класса, и держали от всех остальных вежливую, но ясную дистанцию, давая об этом знать любому, желающему присоединиться к их группе. Помню, какую отчаянную зависть я испытывал к Аарону и Дану. Не только из-за преимущества их в знании полевой жизни (меня вообще не впечатляло их умение зажечь костер одной спичкой), а главным образом из-за Айи, входящей в их братство.

Подобно им, отчужденным от нас виделся мне Яир, которому дали кличку «Амок», то есть подверженный странным, я бы сказал, безумным порывам. Он был крепко сложен, всегда весел, но отсутствовало в нем душевное равновесие, которое позволяет человеку сохранять самоуважение, и он время от времени нырял в провалы и бездны, близкие к сумасшествию. В такие мгновения он опускался до самой низкой точки поведения, обескураживающего, ставящего в тупик товарищей, оказавшихся рядом с ним. Если это погружение во мрак души происходило на уроке, класс мгновенно превращался в дикий хаос. Он прыгал с парты на парту, издавая нечеловеческие вопли, цепко и ловко вскакивал на подоконники, громко испуская газы, как горилла, хватал девушек за волосы, швырял в ребят всем, что попадалось ему под руку. Приступ завершался так же неожиданно, как возникал, и в очередной раз он оказывался в учительской под строгим взглядом доктора Розенблюма, ежась и опустив голову, с тоскливо-беспомощным выражением глаз. Несмотря на все безумства, Яир пользовался уважением товарищей, быть может потому, что в нормальном состоянии, в котором, в общем-то, пребывал большую часть времени, он был душевно щедрым и мужественным, почти всегда избирался в классный совет, проявляя истинную самоотверженность в борьбе за права учеников.

«Русская душа», говорил о нем извиняющим тоном с нотками приязни доктор Розенблюм, быть может потому, что сравнивал его в своем воображении с некоторыми героями Достоевского, которые в пьянстве рушили все вокруг, а отрезвев, проявляли добросердечность и милосердие к окружающим.

Ну, и я там был, ничего не пил, этакое существо, не слишком интересующееся общественной деятельностью, и все же развитие и продолжение фабулы этого повествования требует особого внимания и к моей персоне. Отличался я от большинства одноклассников склонностью к замкнутости и одиночеству, отдаляясь от всех развлечений моего возраста. Эта отстраненность от массовых игр развила во мне воображение, тягу к фантазиям и мечтам, значение которых у окружающих меня одноклассников равнялось нулю. И если бы не способность к сочинениям и написанию статей в школьную стенгазету, никто бы вообще не считал необходимым обращаться ко мне.

С первых дней моих в гимназии я влюбился в Айю, но из-за моей застенчивости это не обнаруживалось ни в пятом, ни шестом классах. Потому и Айя догадалась об этом позднее.

3

Мы поднимались по крутому склону из долины Курейн к развалинам крепости Монфор, видя, как господин Тирош с удивляющей нас быстротой уже поднялся на вершину горы и расстояние между ним и нами все более увеличивается. Учитель физкультуры, следящий за тем, чтобы никто не отставал, не уставал нас подначивать:

«Ну, мои следопыты, вижу, учитель истории захватит Монфор раньше вас!»

Вначале мы принимали с улыбкой эти поддразнивания, но тут он не на шутку рассердил нас:

«Ну, звеньевые и остальные генералы, кто из вас догонит господина Тироша?»

Эту горькую пилюлю мы не могли так просто проглотить и начали почти бежать в гору, впереди всех – Яир.

«Нет, нет, дорогой друг, – крикнул Яиру преподаватель физкультуры, – соревнование должно быть честным. Только шагом».

И тут произошло событие, которое открыло нам еще одну сторону господина Тироша. Мы были юношами и девушками в общем-то натренированными в ходьбе, и все же не могли догнать учителя, несмотря на отчаянные усилия. Нечто сатанинское скрывалось в его ходьбе. Он не столько шагал, сколько, плыл удивительно широкими шагами в постоянном ритме, который вовсе не изменялся на подъеме. Отсутствие напряжения отличало эту ходьбу, и это сердило нас, у которых жилы вздулись от усилий, и дыхание хрипело, подобно мехам гармоники. Расстояние между учителем и нами не сократилось ни на йоту. Казалось, он и не замечал наши, я бы сказал, злые намерения его догнать, и не видел необходимости изменить ритм своего движения. Он исчез за последним изгибом дороги к крепости, возник опять и затем погрузился в глубь развалин, пока не обнаружился на высоте, под огромной каменной аркой, господствующей над всей округой. Там он ожидал нас, разглядывая карту, которую извлек из серого своего рюкзака.