«Дело Фершо» - [52]

Фершо цеплялся за внешне абсурдные вещи: за игру в белот, за ставшее ему привычным окружение, за печку, которую он топил целый день, помешивая уголь.

Но главным образом он цеплялся за Мишеля.

Этот странный человек никогда не испытывал потребности быть любимым. Напротив, он делал все, чтобы вызвать к себе ненависть, которую, видимо, был склонен считать данью уважения рабов к хозяину.

Но теперь он столкнулся с другим видом ненависти к себе, которая все возрастала, подогреваемая газетными статьями. Их тон изменился. Сначала они раздували дело как сенсацию, чтобы привлечь читателей. Теперь уже в ярости был народ. Это доказывала демонстрация на бульваре Османа. Самоубийство Эмиля Фершо не успокоило, но еще более взвинтило общество. Один был мертв — им нужна была голова второго! Полиция подвергалась нападкам. Со всех сторон поступали доносы.

Сообщалось о каких-то беднягах, которые имели несчастье походить на Дьедонне Фершо или чье поведение удивляло соседей.

Может быть, он опасался именно этого? К шести вечера, когда оба они решили спуститься к ужину — г-жа Снук подавала его очень рано, — ничто еще не предвещало волнений предстоящей ночи.

Как обычно, перед тем как сесть за стол, Мишель опустил штору из сурового полотна. Фершо сидел спиной к стеклянной двери. Войти в это заведение, ничем не отличавшееся от других и расположенное в конце набережной, старая Жуэтта могла только по чистой случайности.

Что касается опубликованного портрета Мишеля — он так мало походил на него, что это не представляло серьезной опасности. Было решено, чтобы не волновать лишний раз Лину, не показывать его. Но она все равно посматривала на обоих мужчин с каким-то беспокойством.

Им подали омлет. Когда они заканчивали его, в открывшуюся дверь вошел коренастый, коротконогий моряк, какие сюда часто заходили, и, сняв фуражку, прошел на кухню. Бывал ли он тут прежде? А может, принадлежал к числу завсегдатаев? Между двумя комнатами находилось слуховое окно, и в какой-то момент Моде показалось, что за ними наблюдают. Его подозрительность усилилась, когда он услышал, что на кухне говорят по-фламандски. Протестуя, г-жа Снук твердила:

— Этого не может быть!

Тэт явно настаивал. Мишель почувствовал себя еще более не в своей тарелке, когда женщина принесла им сыра и как-то по-новому взглянула на всех троих. Фершо это заметил тоже. Но не пошевелился, когда моряк проходил за его спиной и взглянул на него в зеркало, висевшее над камином под портретом с медалями.

Обычно после еды они все трое шли наверх. Теперь же Фершо сказал Мишелю:

— Выйдем на минуту.

Увидев, что они надевают пальто, г-жа Снук выпорхнула из кухни:

— Вы собираетесь на улицу в такую погоду? Молодой человек — куда ни шло. Но вы ведь себя так плохо чувствуете…

Ничего не понимая. Лини не знала, одеваться ли ей тоже. В тот самый момент, когда Фершо уже нажал на ручку двери, он спохватился и поднялся к себе.

— Что происходит? — тихо спросила Лина.

— Ничего. Помолчи.

— Я с вами?

Фершо уже спускался с кожаным портфелем в руке.

Лина вопросительно смотрела на мужа, готовая тоже надеть пальто.

В этот момент Мишель особенно четко понял, какое значение имеет каждый поступок, каждый их жест. Он едва не сказал: «Идем!»

Но его ждал Фершо, и он только прошептал:

— Мы сейчас вернемся!

Ему хотелось ее поцеловать. Ей было страшно. Она жалела, что не готова. Но было поздно — они ушли, дверь захлопнулась, и г-жа Снук буквально набросилась на нее с длинной речью по поводу неосмотрительности стариков, по поводу мании Фершо уходить из дому в самое непредвиденное время, скажем, в пять утра, когда она еще не встала.

Она сказала:

— Иногда мне кажется, он что-то скрывает!

У Лины открылись глаза. Она тоже почуяла опасность, от которой убегали мужчины, лучше нее оценив обстановку.

— Я пойду им сказать, чтобы они вернулись.

— В такой темноте вы их вряд ли найдете.

Но она сняла с вешалки пальто, набросила его на плечи и вступила в темноту, встретившую ее потоками холодной воды. Она бросилась к газовым фонарям, раскачивающимся вдали, вздрагивая всякий раз, когда ей казалось, что она видит две знакомые фигуры.

Туфли промокли, ей было холодно, дождь затекал за воротник, струился по лицу. Но она продолжала идти вперед, вдыхая запах соленой воды, теряясь в незнакомых улочках, заглядывая в витрины, в том числе маленького кафе, в котором они прежде играли в белот.

Затем она вернулась к дому г-жи Снук и, держась в отдалении, заглянула через стеклянную дверь. В столовой никого не было. Вспомнив об «Арно», она пересекла набережную, дошла до того места, где прежде стояло судно, и убедилась, что там его нет и вместо него на причале покачивается маленький баркас. Она тихо позвала:

— Мишель!

Он не мог уехать без нее! Тут какое-то недоразумение.

Они вернутся. Возможно, у них было какое-то дело?

Она увидела издали две фары остановившегося перед домом г-жи Снук автомобиля. Машина осталась у тротуара, а трое мужчин поспешно вошли в дом.

Что ей было делать? Неужели это полиция? Как предупредить Фершо и Мишеля?

Она бежала, останавливалась, снова бежала.

— Мишель!

Она молила его, она сердилась на него. Ведь он даже не предупредил ее. Был в какой-то нерешительности.