Делать детей с французом - [25]

«Когда я перевелся сюда с прошлого места работы, я ожидал найти закрытое мужское сообщество, беспрестанно болтающее о девочках, а нашел интеллектуальных, тонко чувствующих юношей, рассуждающих за обедом о литературе и театре, – вещал он заученные речи, звучавшие, однако, очень убедительно. – Над учениками здесь не довлеют обычные для смешанных школ предрассудки, что рисование, музыка и литература – девчачьи предметы, а юноше пристало заниматься точными науками и демонстрировать успехи в спорте. Поэтому, смею думать, здесь они развиваются более полноценно, в соответствии с собственными потребностями, а не с ожиданиями общества».

Результаты УЗИ уже подтвердили, что у меня будет мальчик, и слова маркетингового директора падали в почву, удобренную сомнениями. Ведь есть огромная разница между мамами девочек и мамами мальчиков. Из одних получаются тёщи, из других свекрови. Мамы девочек мечтают, чтобы мальчишки, которые встретятся их дочкам, были нежными и воспитанными, уступчивыми и податливыми женскому влиянию. Мамы мальчиков хотят, чтобы окружающие их сыновей девочки были покладистыми, в меру самостоятельными, но всегда прислушивающимися к мнению мужчины. Как говорил мой московский психотерапевт, мы всегда желаем себе клыков поострее, а другим – шкуры помягче. Я привыкла быть мамой девочки, но как быть теперь?

С одной стороны, я понимала, что маркетинговый директор дело говорит: если девочки хотят возглавлять международные корпорации и получать нобелевские премии по физике, то они должны признать за мальчиками право развивать тонкие миры. Как будущей матери мальчика, мне такой подход очень нравился. Но с другой стороны, образ чувствительного юноши, увлекающегося живописью и кулинарией, открыто конфликтовал с эталоном Настоящего Мужчины, который царил у меня в голове. Я упрекала себя в двойных стандартах: что же это, сама слюнки глотаешь при виде альфа-самца, а из сына хочешь вырастить чьего-то захребетника? Ноль женской солидарности в тебе!

Из школы Давич я снова не вывезла никаких бонусов для эго. Мальчики не ели меня глазами – если уж начистоту, то они обращали больше внимания на камеру Сержа. Зато наверняка легко заткнули бы меня за пояс в литературоведческом споре. Текст надиктовывался в голове, и уже было видно, что это будет хороший текст, с обилием сочных иностранных реалий и изящным феминистическим подтекстом. Но вот мои сокровенные вопросы остались без ответов. Текст надо было сдавать через десять дней, а обдумывать собранный материал мне предстояло, похоже, многие месяцы.

***

Пусть составы у перрона Сент-Панкраса не похожи на тот, под который бросилась Анна Каренина, вокзальный антураж как нельзя лучше подходит для размышлений о супружеской измене. Через два дня, снова в Лондоне, Серёжа впрыгнул в экспресс, едущий в аэропорт, а я поплелась к пути, с которого «Евростар» отбывал в Париж.

Поезд занырнул в туннель, словно в царство Аида. Мол, сейчас, грешница, придётся держать ответ. Я сложила руки на животе, закрыла глаза. Даже в моей подвижной системе нравственных координат, не укреплённой воскресными мессами, есть табу. Одно из них – нельзя делать ребёнка свидетелем измены его отцу. Поэтому всю командировку я волооко смотрела на Серёжу и мечтала стать его фотоаппаратом, чтобы вот так же висеть на его жилистой шее и чувствовать на себе его тёплые ладони… Казалось, мне протягивали счастливый лотерейный билет, а я не решилась его взять.

А когда на фарватере Ла-Манша мне открылись самые сокровенные глубины подсознания, в них проступило совсем уж уничижительное: скорее всего, я не столько выбрала нравственность, сколько побоялась, что не смогу увлечь мужчину мечты…

За смеженными веками посветлело – это поезд выехал во Франции. Открывать глаза не хотелось. Хотелось ещё немного помечтать о Серёже и о том, сколько удовольствия мы могли бы доставить друг другу в более естественных обстоятельствах.

Дома пахло макаронами с кетчупом. По коридору мотыльками порхали комья пыли. Натренированным глазом я увидела минимум семь предметов не на месте. Но разве имела я теперь право на них указывать… Кьяра разгуливала в спортивных штанах и толстовке на вырост. «Ты так в школу ходила?» – упавшим голосом спросила я. Она кивнула.

Гийом выглядел измождённым жизнью одинокого отца и еле поднялся мне навстречу. «Репортаж принесет хороший гонорар, – пообещала я заискивающе. – Где-то четверть твоей месячной зарплаты». Он качнул головой так, что сразу стало понятно: никакого гонорара не хватит, чтобы меня простить.

IX. Отъезжающий автобус – не ваш

– Баклажаны под пармезаном, как всегда?

Я послушно кивнула, хотя вообще-то хотела лазанью, но кто же может отказаться от «как всегда». Довольный своей визуальной памятью, молоденький официант скрылся в недрах ресторана.

Я взяла мрачного Гийома за руку. Солнечные лучи скользили по краю бокала с водой. На площади Жоашена дю Белле, как всегда по вторникам, клошар выкрикивал антиправительственные лозунги.

– Эта страна существует против законов экономики, – вторил ему Гийом. – У неё без шуток началось трупное окоченение! Вот смотри: клиент хотел вложить полтора миллиона, но не разово, а несколькими траншами, начиная с трёхсот тысяч. Но по правилам этого портфеля сумма комиссии, оплачиваемой клиентом, тем выше, чем ниже сумма взноса. И он попросил, имея в виду будущие платежи с разницей в неделю-две, сделать ему единую сумму комиссии как для большой суммы. Элементарный коммерческий жест, понимаешь! Я написал этой козе из бухгалтерии сто сорок писем. Она кумекала три дня, ничего не поняла и отправила всё своему «плюс один». Тот мне пишет письмо, мол, мы так никогда не делали, и вообще чего вы от нас хотите? Скоро Пасха, банк на другом конце города, а курьер взял выходной. Я пишу: вы так никогда не делали потому, что у вас никогда не было клиентов. И меня это не удивляет! Вы слыхали, к примеру, про интернет-банкинг?..