Делать детей с французом - [13]
V. Если у вас тётя – есть
Синди и Патрик снимают мансарду на площади Сорбонны, их окна выходят прямо на ректорат старейшего в мире университета. Мы знаем об этом виде понаслышке, потому что они никогда не приглашали к себе в гости. Объясняют они это тем, что в их четырнадцатиметровой квартире всего пять стоячих мест – то есть таких, где взрослый человек может выпрямиться. И всей мебели – картонный стол. По крайней мере последнее было правдой. Журнальный столик, складывающийся, как оригами, из листа картона формата А1, друзья подарили Патрику на защиту магистерской диссертации по кварцам, мы сами сдавали на него по десять евро. Синди, когда она годом раньше защитила диссертацию по способам выращивания кофе в Эфиопии, подарили набор кофейных чашечек (на них мы сдавали по десять евро в прошлом году). Теперь кандидат геологических наук и кандидат биологических наук живут как герои о’генриевского рассказа «Дары волхвов»: у них есть чашки, из которых можно пить кофе, и есть стол, за которым его пить, но первое нельзя ставить на второе.
Мы всегда думали, что картонный стол – лишь отговорка, помогающая удерживать любопытных на расстоянии от семейной идиллии Патрика и Синди. Или что они, как многие люди науки, патологические неряхи. Или что они проводят дома какие-то запрещённые опыты, и на самом деле кварцы и кофе – лишь прикрытие для иного, засекреченного и субсидируемого франкмасонами научно-исследовательского проекта, за который они потом получат Нобелевскую премию. В общем, мы вдоволь поупражнялись в конспирологических теориях. Но теперь пришла наша очередь оценить преимущества и недостатки мебели из полиграфических материалов. Окна нашей новой съёмной квартиры выходят на мануфактуру Гобеленов, ту самую, где в семнадцатом веке плели самые красивые в Европе шпалеры – здание ничуть не хуже Сорбонского ректората, а ночью, в подсветке, так даже и лучше. И мы тоже пока никого не приглашаем полюбоваться видом, потому что всей мебели у нас – книги да винные бутылки.
Перед отъездом в Сингапур мы распродали всё мало-мальски ценное через интернет. Рослый мулат приехал за холодильником буквально через час после размещения объявления, а за детскую кроватку виртуально сражались три семьи. Победила та, что пообещала коробочку бельгийского шоколада в придачу к сумме сделки. Килограммы детской одежды были посланы дальним знакомым из провинциальных городков. А то, что нельзя было ни продать, ни отдать, мы распихали по подвалам друзей.
Частные подвалы – очень полезная особенность парижской недвижимости старого образца, при котором подземелья домов ещё не превратились в многоярусные парковки. Ценность друга в разы повышается, когда он переезжает на квартиру с подвалом: менее удачливые друзья временно прописывают к нему свои сноуборды, сёрфы, ящики с институтскими конспектами и старые, но хранимые на чёрный день стиральные машины.
Мы как семья истинных интеллектуалов попросили друзей приютить у себя алкоголь и книги. Первый отдали самым близким товарищам, которым доверяем как себе. А литературу рассовали всем, кто по каким-то причинам хотел с нами дружить, а значит не прочь был оказать услугу. Книг у нас набралось пять коробок: Гийомовых – по финансам, моих – на русском. И хотя я настаивала на том, что культурная ценность моих и его книг несопоставима, судьба их была одинаково грустна: вернувшись из подвальной ссылки, они сделались суррогатами мебели.
Из Рубиной и Улицкой мы сложили ножки стола.
Из серии пособий «Как ничего не делать и иметь много денег» соорудили диванчик.
Из томов Манна, Маркеса и Уайльдера получились добротные табуреты.
Аннами-Гавальдами и Амели-Нотомб в мягкой обложке огородили спальные места.
Уэльбек и Акунин обозначили прикроватные тумбочки.
Кьяра построила себе собственное кресло из собственной же библиотеки. Это было очень пёстрое кресло, как в смысле цветов, так и в смысле жанров.
Мы не хотели заниматься обустройством квартиры, пока не поймём, что из содержимого сингапурских коробок пережило транспортировку. Ведь объединив мой опыт журналиста-путешественника и Гийомов – студента-кочевника, в девять картонных кубов мы умудрились уложить резной журнальный столик, сдутые кожаные пуфики и пару складных бамбуковых кресел, не говоря уж о нескольких наборах столовых приборов с этническими орнаментами… Но весь этот любовно утрамбованный сингапурский период застрял где-то между Европой и Азией.
Я сидела на кровати Готье, который любезно разрешил нам первое время после переезда пользоваться его обустроенной жилплощадью, чайником и интернетом, и строчила электронные письма в надежде вызволить наш груз. Или хотя бы определить его местоположение. Формулами изощрённой вежливости, угрозами физической расправы и обещаниями закрыть ещё неоткрытое уголовное дело я добилась сотового номера директора транспортной компании, которой этот груз был доверен. У компании были замечательные рекомендации – два года назад она в целости и сохранности доставила из Сингапура в Вену груз племянника Гийомова коллеги. По неизученным законам поруки на неё переносились характеристики племянника, сумевшего накопить на собственную жилплощадь в австрийской столице, и коллеги, у которого кабинет цвёл и благоухал от пышущих здоровьем интерьерных растений. «У него «зелёная рука», – с уважением говорил Гийом, намекая на то, что в нашей квартире бесславно гибнут даже неприхотливые юкки. Но сейчас я никак не могу вспомнить, почему же мы доверились этой «зелёной руке» в совершенно неэкологичном деле трансконтинентальной перевозки?..
