Дела и люди века: Отрывки из старой записной книжки, статьи и заметки. Том 1 - [6]

Мне было тогда 12 лет; я жил у опекуна на Никитской, в доме князя Вадбольского, где и как увидеть царя не знал, и потому обратился за советом к другу и учителю моему, студенту Назарову.

— Подожди, — отвечал Назаров — надо подумать.

Между тем, август месяц был уже на исходе; каждый новый день приносил в Москву животрепещущие новости о военных празднествах под Бородиным, маневрах и открытии памятника воинам, павшим в Бородинском сражении; сообщавшие об этом «Московские Ведомости» читались с жадностью.

— Скоро и на нашей улице будет праздник! — говорили собиравшиеся в кучки горожане. — Сам Царь прибудет и сделает закладку храма, а это будет почище бородинского памятника.

— Смотри, парень, — хихикала фризовая шинель — чтобы и ныне не вышло того же, что было на Воробьевых горах. В 1817 г., там, чай, тоже закладывали храм, да что вышло: три стены размокли на дожде, а четвертая испарилась на солнце.

— Ну, это было при Благословенном, а теперь Николай, теперь щелкоперам потачки не дадут, — отвечал горожанин.

3 сентября, в 6 часов пополудни, император Николай Павлович изволил прибыть в Москву с государем наследником цесаревичем Александром Николаевичем. Вслед за ним приехали: великий князь Михаил Павлович, герцог Максимилиан Лейхтенбергский (молодой супруг великой княгини Марии Николаевны) и гости русского царя: принцы: Альберт Прусский, Евгений Виртембергский, Александр Нидерландский и эрцгерцог Австрийский Альберт. Массы народа покрывали улицы и площади по пути следования Государя. Я предполагал увидеть Царя на Красной площади, достал себе у сторожа рядов скамейку и расположился на ней у памятника Минина и Пожарского. Но едва показалась коляска Государя от Иверской, народ, стоявший до того времени в порядке, разом обнажил головы и с криком «ура»! бросился навстречу Государю. Меня сшибли со скамьи на землю и едва не затоптали ногами. Благодаря вмешательству какого-то купца, поднявшего меня, я отделался только потерей фуражки, разбитым носом и несколькими ссадинами на руках и теле. Царя я даже не видел, я видел только массу голов и вдали мелькавшие шляпы с разноцветными перьями. В Кремле гудели колокола, а на площади стоял стон от приветственных кликов народа.

— Ну, что, хорошо? — спрашивал меня Назаров, по возращении моем домой. — Благодари Бога, что голова осталась цела. Впрочем, это тебе на будущее время урок! Прежде отца в петлю не суйся!

На другой день рано утром я отправился с ним в Кремль, посмотреть на выход Царя из собора. Мы прошли к самому Успенскому собору и стали за линией войск, расположенных против Красного крыльца. День был ведреный. Народу собралось много, но, благодаря внимательности полиции, тесноты и давки не было и мне удалось видеть церемонию царского выхода довольно хорошо.

Ровно в 11 часов Государь вышел из дворца. Он был в мундире с эполетами, белых штанах и ботфортах, шляпа с перьями, голубая лента через плечо. Высокий, стройный и красивый собою, с орлиным взглядом и величественною поступью, он выделялся из массы следовавших за ним принцев и генералитета, видно было, что это — Царь. Едва Государь показался с крыльца, войска взяли на караул и народ восторженно его приветствовал.

— Какой молодец! какой красавец! кровь с молоком! Дай ему Бог здоровья! — слышались восклицания из толпы.

За Государем следовал наследник цесаревич Александр Николаевич, великий князь Михаил Павлович, герцог Лейхтенбергский, иностранные принцы и свита.

— Наш москвич! земляк! Коренной кремлевский Царевич! Эх, как выровнялся-то! Весь в Отца! — встречала толпа наследника.

— Наш зять! Пятый сын Царя! И с виду как будто русский! — летели возгласы по адресу герцога Лейхтенбергского.

— Смотри, — толкнул меня Назаров, — вот идет фельдмаршал князь Варшавский! Это — князь Петр Михайлович Волконский! Это — граф Карл Федорович Толь! Это — князь Голицын! Это — граф Орлов-Денисов! Это — граф Пален! — указывал он на сопровождавших государя генералов.

Глаза мои перебегали с одного лица на другое, я припоминал 1812 год, Варшаву, Кавказ и события, в которых они участвовали. Какое-то теплое хорошее чувство наполняло душу, я видел всех этих тузов земли русской, и хотя физиономии некоторых из них не располагали к себе, я всё-таки считал себя вполне удовлетворенным. Первые сильные впечатления невольно овладевают душой и упояют ее.

При входе в Успенский собор, Император был встречен митрополитом Филаретом с тремя епископами и всем церковным клиром и, приложась ко св. Кресту, вступил в собор, при пений тропаря: «Спаси, Господи, люди Твоя». После молебствия, Государь проследовал мимо Грановитой палаты в Терема, а оттуда в Верхо-Спасский собор и в церковь Рождества Богородицы.

Вечером у матери Назарова собралось большое общество. Было несколько профессоров, студентов, два доктора и пастор. Позднее приехал плац-адъютант комендантского управления, рассказавший, между прочим, следующий анекдот о коменданте, генерале Стаале.

От одного из полков, расположенных в Москве, поступил в ордонанс-гауз рапорт, в заголовке которого, вместо слов: московскому коменданту, стояло: «московскому комедианту». Может быть, это была, просто, описка писаря, но комендант, суровый службист и педант, прочитав бумагу, ужасно рассердился. «Они мне пишут, что я — комедиант, — кричал он, дрожа от гнева, — я им покажу, что я за комедиант». И, вытребовав к себе полкового адъютанта, посадил его под арест на две недели, а командиру полка приказал объявить выговор.