Дела давно минувших дней - [31]

— А как же! Все машинами станут делать. Заместо масла — маргарин, а заместо коровьего молока — соевое будут выдавать.

— Кто это вам сказал?

— Сама читала, грамотная…

Последняя фраза несколько смутила Ивана Петровича. Ничего подобного ему читать не приходилось, но ведь он читал далеко не все, и может быть в какой-нибудь книге, выпущенной специально для деревни, об этом и было написано. Писали же одно время, что при коммунизме будут питаться пилюлями.

— Не знаю… я не читал, — сознался он.

— Ну как же? По всей видимости дело к тому идет. Фабрики и заводы строят, а сельское хозяйство зорят.

— Кто зорит? Что вы глупости говорите! — резко оборвал ее Прохоров.

Сторожиха обидчиво поджала губы и молча поплелась на свой пост.

Даже не поблагодарив словоохотливую женщину за помощь, Иван Петрович отправился в дальнейший путь. О чем он думал, пока медленно шагал к домику, угадать нетрудно.

С первых шагов и совершенно случайно, ему пришлось столкнуться с плодами враждебной деятельности «девятки пик». Последняя фраза женщины не оставляла в этом никакого сомнения…

Нет, конечно, Иван Петрович был далек от мысли, чтобы зачислить сторожиху в разряд сознательных сообщников или хотя бы сторонников шпиона. Скорей всего она была просто слепым орудием в его руках.

Неожиданно для самого себя Иван Петрович понял, насколько его задача оказалась сложней и значительней, чем он предполагал вначале. Отправляясь в совхоз, он по своей наивности, или вернее оторванности от жизни, даже не подозревал, что может встретиться не только с врагом, но и с плодами его вредительской деятельности. Имеет ли он право не обращать на это внимание? Конечно, нет. Ему доверили такую ответственную операцию, и значит, необходимо удвоить бдительность и постараться осторожно выяснить… Во-первых, где и как успел навредить шпион? Во-вторых, разоблачить его сообщников, которых он успел завербовать, и вообще…

Взять для примера дорогу. Кто, как не он, довел ее до такого состояния? А зачем? Чтобы безнаказанно ломать машины, затруднять всякие перевозки. Это же ребенку ясно!

Взглянув на свои галоши, Иван Петрович вспомнил, что и они чуть не оказались жертвами…

Здесь не следует понимать Ивана Петровича буквально. Думая о деятельности, он имел в виду прямо обратное, читатель по себе знает, что бездеятельность иной раз бывает куда вреднее всякой деятельности.

13. Странные слезы

Возле открытого окна, склонившись над подоконником, сидела девушка. Перед ней лежала куча бумаг. Весенние ручейки запросов, инструкций, указаний, напечатанных на машинке, на ротаторе и просто написанных от руки, безудержно неслись отовсюду, сливались в поток и грозили утопить молодого агронома. И чем больше было работы на полях, тем полноводней становился канцелярский поток. Многочисленные организации района, области и даже столицы интересовались, как проходит посевная кампания в Заречинском совхозе и, потеряв чувство меры, всячески хотели помочь неопытному специалисту.

— Оля!

Девушка подняла голову и увидела стоявшего перед окном мужчину.

— Вам что?.. О! Дядя Ваня!

Она выбежала из дома и обняла улыбающегося во весь рот Ивана Петровича.

— Дядя Ваня! Какими судьбами? Как я рада! Как хорошо, что вы приехали!

На солнечной стороне, возле стены была сделана скамеечка.

— Я не могу пригласить вас домой. Мы живем трое в одной комнате. Они еще спят, — говорила Ольга, усаживая гостя на скамейку. — А на кухне поселился шофер. У нас очень плохо с жильем. Ну, рассказывайте, дядя Ваня! Как Надежда Васильевна? Как Коля?

— Ничего. Живы, здоровы. Все по-прежнему. А почему ты сама не приедешь?

— Ой! Да разве сейчас вырвешься, столько работы! Погибаю… Просто погибаю! Ничего не успеваю. Главное — писанина! Столько писать приходится, ужас! Всякие сводки, сведения, ответы, отчеты… А вы приехали навестить меня?

— Не совсем. Я приехал с обследованием.

— Неужели! — воскликнула Оля и, хлопнув в ладоши, звонко расхохоталась.

Иван Петрович, не видя ничего смешного в своей командировке, нахмурился.

— Не понимаю! Чему ты обрадовалась?

— Сейчас в совхозе две комиссии работают, — пояснила она. — Обследуют! Вы третий. Одна комиссия по мелиорации, другая по защите растений. Как видите, обследуют тоже без меры.

— Ты меня извини, Оля, но все-таки я не вижу в этом ничего смешного.

— Да? Потому что вы не читали акты, у нас накопилось столько всяких протоколов, актов… Просто ужас! И все они такие противоречивые. А потом, дядя Ваня… Может быть, я еще неопытна, но я не понимаю… Не слишком ли много развелось у нас начальства? Они ведь очень мешают работать, — переходя на шепот, говорила Оля. — И знаете, дядя… они ни-че-го не понимают в сельском хозяйстве. Решительно ничего. Мне даже неудобно перед рабочими делается. Дают такие нелепые указания — невозможно передать! Доярки, например, рассказывали, как один представитель спрашивал их про яловую породу коров. Нет, верно! Он думал, что яловость — это порода. Представляете? Ну они ему такого наговорили… Просто ужас!

Надо заметить, что Иван Петрович, хотя и слышал про «яловость», но не совсем точно понимал значение этого слова. Чтобы не оказаться в положении того «представителя», расспрашивать не стал.