Декабристы - [9]

.

Отзывы же современников о Юшневском непротиворечивы и спокойны. Единомышленники запомнили его как «добродетельнейшего республиканца», «стоика во всём смысле слова», никогда не изменявшего «своих мнений, убеждений, призвания», «умом и сердцем» любившего отечество. «Ровность его характера была изумительная; всегда серьезный, он даже шутил не улыбаясь», — вспоминал его сибирский знакомый Н. А. Белоголовый^{51}. Анализируя деятельность Юшневского-декабриста, Базилевич отмечал его «спокойный разум осторожного политика»^{52}.

К участию в заговоре декабристов Пестель и Юшневский пришли разными путями.

В 1817 году Павел Пестель вступил в Союз спасения — первую тайную организацию декабристов. Впоследствии на допросе он дал подробные показания о том, каким образом формировались его «вольнодумческие и либеральные мысли». Желание добра отечеству, увлечение политическими науками в годы учебы в Пажеском корпусе, анализ политической ситуации в России и мире привели его к мысли, что «революция, видно, не так дурна, как говорят, и что может даже быть весьма полезна». Вскоре он решил для себя, что наилучшей формой государственного устройства является республика^{53}.

Но, вступая в тайное общество, 24-летний поручик еще не был сложившимся политическим мыслителем. Процитированные выше показания отражают, скорее всего, его мировоззрение середины 1820-х годов. Представляется, что причины, по которым Пестель стал заговорщиком, всё же иные. И причины эти были общими для Пестеля и большинства состоявших с ним в одном тайном обществе.

После восстановления мира в Европе и возвращения русской армии из Заграничных походов в среде офицеров-фронтовиков начался тяжелый кризис невостребованности. Молодые ветераны Отечественной войны, и Пестель в их числе, не знавшие «взрослой» довоенной жизни, свыкшиеся с мыслью, что от их воли, старания, мужества зависит судьба отечества, оказались неприспособленными к мирной жизни в сословном обществе, где предел возможностей каждого был известен заранее.

Как и многие другие его ровесники, Пестель — умный, деятельный, начитанный, но всего лишь адъютант Витгенштейна — должен был стать одним из простых «винтиков» военной машины России. И к реальному политическому развитию страны он не должен был иметь никакого отношения.

Двадцатилетним офицерам послевоенной эпохи приходилось выбирать: смириться с положением статиста, забыть о вчерашней кипучей деятельности и выслуживать ордена и чины — или же, не смиряясь со своей судьбой, попытаться сломать сословные порядки в России и построить новую страну, где таким, как они, могло найтись достойное место. Собственно, именно этот путь и выбрал Пестель в 1817 году.

Причины же, приведшие в тайное общество Юшневского, были, скорее всего, иными, не характерными для заговорщиков 1820-х годов.

Юшневский вступил в заговор уже вполне взрослым, состоявшимся человеком: в 1819 году, когда он был принят в Союз благоденствия, ему исполнилось 33 года. Его, чуждого политических амбиций, привели в тайное общество гуманный характер и твердые политические убеждения, о которых свидетельствует прежде всего его служебная деятельность непосредственно перед вступлением в тайное общество.

В 1816 году Юшневский возвратился на службу в Коллегию иностранных дел. На этот раз он был зачислен в штат командующего 2-й армией генерала Беннигсена «по дипломатической части» и получил от него поручение «отправиться по делам службы в Бессарабию для собрания сведений о поселенных там болгарах, изъявивших желание составить особое войско на правах донских казаков»^{54}. Он вошел в состав правительственной комиссии по исследованию положения болгарских переселенцев в Бессарабии, а вскоре фактически возглавил ее.

Речь шла о нескольких тысячах болгарских семей, которые в 1806–1812 годах, спасаясь от войны, перешли из Болгарии через Молдавию и Валахию на русскую территорию. Согласно Бухарестскому мирному договору им было предоставлено право вернуться на родину. Правда, мало кто из переселенцев им воспользовался: Болгария входила в состав Османской империи, и переселенцы боялись мести турок.

Интересы переселенцев, обосновавшихся на частных землях, вошли в противоречие с интересами местных помещиков и властей, не только не помогавших им, но и всячески стремившихся распространить на них феодальную зависимость (крепостного права в российском понимании в Бессарабии не было, однако крестьяне, живущие на помещичьей земле, обязаны были исполнять в пользу хозяина многочисленные повинности). Болгары в ответ бросали нажитое имущество и пытались уйти с частных земель на казенные, однако их стали возвращать силой. Переселенцы писали жалобы Беннигсену, министру внутренних дел и даже императору, прося позволения создать органы самоуправления и «особое войско на правах донских казаков». С ними нужно было срочно разбираться, иначе дело могло закончиться бунтом.

Вникнув в положение дел, Юшневский решительно принял сторону переселенцев. Он писал Беннигсену рапорты и записки о том, что насильственное возвращение болгар на частные земли незаконно, как незаконны и попытки помещиков превратить их в крепостных: «Таковые претензии помещиков не могли бы быть и приняты, ибо переселенцы перешли из-за Дуная не по их приглашению и водворены без их иждивения»