Декабристы - [8]

Адъютант неоднократно исполнял конфиденциальные поручения шефа. В июне 1813 года в качестве секретного курьера он участвовал в переговорах между российским и австрийским императорами, в результате которых Австрия обязалась присоединиться к антифранцузской коалиции. Через два месяца после этого он стал поручиком^{41}.

Он продолжал доставлять русскому командованию «верные сведения о движении неприятеля»^{42}. В августе 1814 года его перевели из Литовского полка в более привилегированный Кавалергардский. Войну Пестель закончил кавалером двух русских и трех иностранных боевых орденов.

Алексей Юшневский в Отечественной войне не участвовал, хотя службу начал на десять лет раньше Пестеля. В ноябре 1801 года он «для познания дел» поступил «в канцелярию Подольского гражданского губернатора, где, по пограничным сношениям сей губернии, занимаем был иностранною перепискою, зная французский, немецкий и польский языки». В январе 1805-го его перевели на службу в Петербург, в Коллегию иностранных дел, и дали чин актуариуса^{43}. В задачу актуариуса, чиновника самого низшего, XIV класса по Табели о рангах, входили составление и регистрация «актов» — казенных бумаг и ведение всякого рода переписки.

В 1808 году Юшневского откомандировали на юг. На Дунае тогда шла война: русская армия заняла вассальные Турции княжества Молдавию и Валахию. Юшневский был причислен к штату председательствовавшего в диванах (органах самоуправления дунайских княжеств) сенатора, тайного советника С. С. Кушникова. В 1812 году, когда по Бухарестскому мирному договору Россия получила Бессарабию — восточную часть Молдавии, его перевели в штат бессарабского гражданского губернатора генерал-майора И. М. Гартинга.

В этот начальный период службы Юшневского выяснилось, что он — честный, ответственный и очень толковый чиновник. «Служение же свое, при отличных способностях и похвальном поведении, отправлял всегда и при всех начальниках с особенным усердием»; «примерным усердием к службе, ревностным и скорым исполнением всех возлагаемых на него поручений, похвальным поведением и вообще особенной по службе деятельностью и благородными качествами обращал всегда внимание к себе начальства» — так характеризовали Юшневского его руководители, все как один отдавая «должную справедливость знаниям, способностям и бескорыстию» молодого чиновника^{44}.

В 1814 году, когда по семейным обстоятельствам Юшневский вышел в отставку, он уже был «особой VII класса» — надворным советником, кавалером двух орденов^{45}.

Как видим, начальные этапы службы Пестеля и Юшневского разительно отличаются: первый на поле боя проявляет храбрость, рискуя жизнью, выполняет разведывательные поручения — и получает чины, ордена и бесспорное право на уважение окружающих; второй тоже получает ордена и чины, но при этом ведет, пусть и успешно, сугубо бумажную работу. Обладатели чинов и орденов, заработавшие их не на войне, а в тиши канцелярий, особым уважением современников не пользовались.

Жизненный опыт, приобретенный Павлом Пестелем и Алексеем Юшневским в первые годы службы, тоже был разным. За годы войны Пестель должен был привыкнуть к методам разведывательной работы, к постоянному риску, научился принимать самостоятельные решения — и не бояться ответственности за них. Война воспитала в будущем декабристе незаурядное личное мужество, силу воли, настойчивость в достижении целей^{46}. Вообще молодые дворяне, участники войны, привыкли, говоря словами Ю. М. Лотмана, «смотреть на себя как на действующих лиц истории»^{47}.

Юшневский же, при всех положительных чертах его характера, не имел «силы воли, неиссякаемой настойчивости» Пестеля^{48}, никогда не считал себя «действующим лицом истории». Зато он приобрел на службе те качества, которых не было в Пестеле: крайнюю осмотрительность и разборчивость в средствах, нежелание идти на неоправданный риск, умение разбираться в людях.

К середине 1810-х годов Пестель и Юшневский окончательно сложились как личности. Пестель, судя по всему, был человеком сложным и противоречивым — соответственно противоречивы и отзывы современников о нем. «Образ действий Пестеля возбуждал не любовь к отечеству, но страсти, с нею не совместимые», — утверждал в мемуарах Сергей Трубецкой. «Какова была его цель? — задавался вопросом знавший Пестеля журналист Николай Греч. — Сколько я могу судить, личная, своекорыстная. Он хотел произвесть суматоху и, пользуясь ею, завладеть верховною властию в замышляемой сумасбродами республике… Достигнув верховной власти, Пестель… сделался бы жесточайшим деспотом». Напротив, другой декабрист, Сергей Волконский, на закате жизни создавая мемуары, «полагал своей обязанностью» «оспорить убеждение… что Павел Иванович Пестель действовал из видов тщеславия, искал и при удаче захвата власти, а не из чистых видов общих — мнение, обидно памяти того, кто принес свою жизнь в жертву общему делу»^{49}.

Противоречивость Пестеля отмечена и историками. Так, В. С. Парсамов считает, что в его личности «столкнулись две национально-культурные стихии: немецкий рационализм и русская широта души», между которыми не было «серединного примиряющего начала»