Декабристы - [69]

Но если с Пестелем Бестужева-Рюмина связывали «деловые отношения», то с Сергеем Муравьевым-Апостол ом — близкая личная дружба. Обстоятельства, при которых эта дружба возникла, нам практически неизвестны. Сами друзья-заговорщики предпочитали на следствии не распространяться на эту тему, и в результате до нас дошло лишь одно смутное показание Бестужева: «Муравьев мне показал участие, и мы подружились. Услуги, кои он мне в разное время оказывал, сделали нашу связь теснее»^{508}.

О том, как зародилась эта дружба, повествует запись Евгения Якушкина, сына декабриста И. Д. Якушкина: «Бестужев был пустой малый и весьма недалекий человек, все товарищи постоянно над ним смеялись — Сергей Муравьев больше других. “Я не узнаю тебя, брат, — сказал ему однажды Матвей Иванович Муравьев, — позволяя такие насмешки над Бестужевым, ты уничижаешь себя, и чем виноват он, что родился дураком?” После этих слов брата Сергей Муравьев стал совершенно иначе общаться с Бестужевым, он стал заискивать его дружбы и всячески старался загладить свое прежнее обращение с ним. Бестужев к нему привязался, и он также потом очень полюбил Бестужева»^{509}.

Запись эта восходит к воспоминаниям самого И. Д. Якушкина: «…в Киеве Раевские, сыновья генерала[5], и Сергей Муравьев часто поднимали его (Бестужева-Рюмина. — О. К.) на смех. Матвей Муравьев однажды стал упрекать брата своего за его поведение с Бестужевым, доказывая ему, что дурачить Бестужева вместе с Раевскими непристойно»^{510}. Финал истории с «насмешками» над Бестужевым в мемуарах Якушкина соответствует тому, что сообщает его сын.

Другие же современники о причинах возникновения этой дружбы не думали, а только констатировали ее наличие. Причем пылкость взаимоотношений друзей подчас вызывала удивление и неприятие и у них, и у позднейших исследователей. Так, например, Матвей Муравьев-Апостол в одном из писем брату сетовал, что тот говорит о Бестужеве-Рюмине «не иначе, как со слезами на глазах», и называл последнего «мнимым другом». А генерал М. Ф. Орлов характеризовал эти отношения таким жестоким образом, что историки до сих пор еще не решаются пользоваться этой характеристикой: «…около Киева жили Сергей Муравьев и Бестужев, странная чета, которая целый год хвалила друг друга наедине»^{511}.

«Сантиментальной и немного истерической взаимной привязанностью двух офицеров, похожей на роман», считал отношения Муравьева и Бестужева историк Г. Чулков. И даже Н. Я. Эйдельман удивлялся «непонятной дружбе» «видавшего виды подполковника с зеленым прапорщиком»^{512}.

Между тем ничего «странного» и «непонятного» в этой дружбе нет, а есть целый ряд домыслов и легенд, разбивающихся при знакомстве с фактами. Во-первых, Муравьев и Бестужев были не только друзья, но и родственники. Мать Бестужева-Рюмина Екатерина Васильевна, урожденная Грушецкая, состояла в кровном родстве с Прасковьей Васильевной Грушецкой, мачехой декабристов Муравьевых-Апостолов^{513}. Скорее всего, познакомились будущие декабристы еще до службы в Семеновском полку.

Во-вторых, не совсем правы те современники и историки, которые рассуждают о большой разнице в возрасте друзей. Сергею Муравьеву-Апостолу было в 1826 году 29 лет, в то время как Бестужеву-Рюмину в тюрьме исполнилось 25, то есть разница между ними составляла всего четыре года. Правда, Муравьев был участником Отечественной войны и Заграничных походов и имел военный опыт, которым не обладал Бестужев.

Образовательный уровень обоих тоже был примерно равным: Муравьев сначала учился в частном пансионе в Париже, затем окончил Институт корпуса инженеров путей сообщения в Петербурге. Бестужев, хотя не учился в заграничных и российских учебных заведениях, получил блестящее домашнее образование. И, наконец, было много общего в их характерах: у обоих за внешней сентиментальностью, энтузиазмом и экзальтацией скрывались железная воля и решительность.

Родственники, однополчане, почти ровесники, близкие по духу, по образованию, они просто не могли не подружиться. Укрепили же эту дружбу семеновские «несчастья» и участие в «общем деле» заговора.

Рассказы же И. Д. Якушкина и его сына о «насмешках» и последующем «раскаянии» Муравьева следует признать явным вымыслом. Зная характер Сергея Муравьева, трудно поверить, чтобы он «насмехался» над кем-нибудь, тем более над своим родственником и однополчанином. Да и особая атмосфера в Семеновском полку, тот дух офицерского братства, которыми всегда отличались семеновцы, не позволили бы ему это делать ни в Петербурге, ни в Киеве.

Следует отметить, что в делах тайного общества Муравьев и Бестужев-Рюмин отнюдь не «составляли одного человека». Между ними существовали политические разногласия: как уже говорилось, Муравьев не одобрял радикализма друга в вопросе о судьбе императорской фамилии. Не нравилась ему и бестужевская решительность в вопросе о судьбе цесаревича Константина. Когда Бестужев-Рюмин, исполняя отданный «именем Директории» приказ Пестеля, стал требовать от поляков «немедленного истребления цесаревича», Муравьев заметил другу: «…зачем хочешь ты взять на себя преступления другого народа, не довольно ли уже того, что мы вынуждены были согласиться на смерть императора?»