Декабристы - [31]

.

Конечно, Пестель и его сторонники могли не бояться преследований с его стороны. Начальник штаба понимал, что раскрытие штабного заговора будет чревато серьезными последствиями и для него самого. После смерти Александра I в его кабинете нашли записку, из которой следовало, что император считал Киселева «секретным миссионером» тайных обществ^{212}. В 1826 году генерал привлекался к следствию по делу декабристов и ему с трудом удалось доказать свою невиновность.

Но в случае начала революции Киселев, скорее всего, встал бы на пути заговорщиков, мог помешать поднять армию и повести ее на столицу. Личная обида на «грязных интриганов» никогда не позволила бы честолюбивому генералу открыто принять их сторону. И поэтому, комментируя впоследствии на допросе свои отношения с начальством 2-й армии, Пестель утверждал: арест Киселева входил «яко подробность в общее начертание революции»^{213}.

Киселева, как и, скорее всего, не знавшего о заговоре Витгенштейна, предстояло в начале революции изолировать от войск. И генерал Волконский — если он действительно виделся Пестелю командиром революционной армии — должен был быть объявлен войскам в этом качестве уже перед самым походом. Это резко снижало шансы заговорщиков на успех, но другого выхода у Пестеля и его соратников просто не оставалось.

1825 год оказался еще более сложным, можно сказать, критическим для существования заговора в Тульчине. Для Юшневского год начался с чувствительного удара по самолюбию: в феврале Киселев получил от Витгенштейна столь страстно желаемое им право ревизии армейского интендантства. Видимо, Витгенштейн понял, что обозленный Киселев, имевший доступ к императору через его голову, может стать личным врагом не только генерал-интенданта, Рудзевича и Пестеля, но и его самого.

Киселев, проведя инспекцию интендантства, составил две «докладные записки» на имя Витгенштейна, в которых сообщал о «неблагоустроенном течении дел по интендантскому управлению и о необходимости прибегнуть наконец к мерам решительным, могущим отвратить дальнейшую по сему управлению запутанность и вместе с тем личную ответственность Вашего сиятельства»^{214}.

Главное упущение Юшневского Киселев усмотрел в том, что «все подведомственные места и лица генерал-интенданту не устроены и не состоят в законном порядке». «Генерал-интендант армии, действуя часто одним своим лицом, без посредства провиантской комиссии, и сносясь с полками, командами и проч., обременен чрез то бесполезною перепискою в то время, как самая комиссия и корпусные комиссионерства, обязанные в особенности пещтись о успешном продовольствовании войск, остаются без прямых занятий и без должного за действиями оных надзора». Кроме того, он указал на запутанность дел в интендантской канцелярии и на фактическую невозможность контроля за деятельностью генерал-интенданта. Начальник штаба предлагал «обратить» «ход дел» в канцелярии Юшневского «к законному их течению»^{215}.

Конечно, Киселев был совершенно прав: концентрация всей власти над интендантством и всей документации в руках генерал-интенданта отнимала у него много времени и сильно осложняла его работу. Независимый контроль его деятельности тоже был невозможен, поскольку все документы концентрировались в его руках. Но очевидно, что Юшневскому-заговорщику ни в коей мере не были нужны ни лишние глаза и уши в собственной канцелярии, ни контроль над ним. Вообще же «законный ход дел» в ведомстве возглавлявшего антиправительственный заговор генерал-интенданта был просто невозможен.

Для улучшения «хода дел» в интендантстве Киселев предлагал доукомплектовать ведомство Юшневского недостающими кадрами, поставив чиновников под строгий надзор армейского начальства, и контролировать самого генерал-интенданта^{216}.

Впрочем, хотя Витгенштейн и утвердил предложенные Киселевым меры, эти «докладные записки» оказались пустой формальностью. Единственной «мерой», которую счел нужным принять Витгенштейн, было утверждение в должности армейского генерал-провиантмейстера «исправлявшего» ее чиновника 7-го класса Трясцовского. Генерал-провиантмейстер возглавлял полевую провиантскую комиссию и был ближайшим подчиненным генерал-интенданта, его «первым заместителем». Сам же Юшневский вскоре был представлен к «ордену Святого равноапостольного князя Владимира 3-й степени» — и император снова подписал соответствующий указ^{217}.

Стоило затихнуть истории с «записками» Киселева, как резко обострилась ситуация в самом тайном обществе. Летом 1825 года Пестель оказался на грани ареста — он запутался в собственных финансовых махинациях.

Впоследствии, когда Южное общество было разгромлено, было предпринято особое следствие, обвинявшее Пестеля в служебных преступлениях. Разбирательство тянулось очень долго: начавшись в феврале 1826 года, оно продолжилось и после смерти главного обвиняемого, а завершилось лишь в 1832-м. Казенные и частные «претензии» на Пестеля были заявлены на сумму около 60 тысяч рублей ассигнациями.

С помощью этих денег командир Вятского полка пытался (и достаточно успешно) подкупить своих непосредственных начальников: командира 18-й пехотной дивизии, в состав которой входил его полк, генерал-лейтенанта князя А. В. Сибирского и бригадного начальника генерал-майора П. А. Кладищева