Декабристы - [24]

Взаимоотношения Киселева с генерал-интендантом Юш-невским складывались совершенно по-иному, чем с Пестелем. Пестель, при всём его уме и таланте, оставался для Киселева всего лишь подчиненным. Юшневский же по должности был независим от Киселева; по армейской иерархии они были фигурами равными. С Пестелем Киселев мог сотрудничать практически безболезненно для своего положения в штабе, с Юш-невским же у него сразу установилась стойкая вражда.

Ситуация осложнялась тем, что, судя по всему, Витгенштейн очень любил Юшневского и по-человечески недолюбливал Киселева. Командующий помнил обиду, нанесенную ему снятием Рудзевича, Юшневский же был назначен на должность генерал-интенданта по его просьбе. И одна из первостепенных задач Киселева состояла в том, чтобы поколебать «доверенность» Витгенштейна к своему интенданту, заняв тем самым лидирующее положение в штабе.

В частной переписке начальник штаба неоднократно отмечал «слабости» Юшневского на интендантском посту. «Юшневский человек правил строгих, но не знает ремесла своего, слаб с подчиненными и не умеет преодолеть затруднения, от сей части нераздельные», — писал он Закревскому^{160}. Но до поры до времени он вынужден был мириться со «слабостями» интенданта: командующий стоял за него горой. Киселев — коль скоро он хотел пользоваться «благорасположением» Витгенштейна — должен был активно помогать Юшневскому.

В целом, если не считать мелких стычек с начальником штаба, первые два года интендантской деятельности Юшневского прошли спокойно. Никаких серьезных нареканий на генерал-интенданта не было; казалось, армия после бурной деятельности Порогского, Жуковского и Стааля могла вздохнуть спокойно. В сентябре 1820 года по представлению Витгенштейна генерал-интендант получил очередной чин статского советника. Более того, Юшневский и Киселев вместе работали над составлением истории Русско-турецких войн конца XVIII века: Юшневский писал статистическую часть, Киселев же взял на себя общее редактирование^{161}.

Но наступил 1823 год, и ситуация в штабе резко изменилась. Причем хрупкий баланс нарушили сами декабристы, явно переоценившие свои влияние и возможности в штабе.

Давно замечено, что начало 1823 года — совершенно особый этап в жизни Южного общества, по словам М. В. Нечкиной, «значительная дата»^{162}, период резкой активизации деятельности заговорщиков. В январе этого года в Киеве состоялся второй съезд южных руководителей. Это был самый важный съезд в истории общества: ни на одном совещании ни до, ни после него не были обсуждаемы и принимаемы столь масштабные решения. При этом и форма проведения съезда была непохожа на большинство других декабристских совещаний: вместо разговоров «между Лафитом и Клико» было организовано официальное заседание с формальным голосованием по обсуждавшимся вопросам.

На съезде, кроме Пестеля и Юшневского, присутствовали Сергей Волконский, Василий Давыдов, Сергей Муравьев-Апостол и юный, только недавно принятый в заговор Михаил Бестужев-Рюмин. Согласно показаниям Бестужева-Рюмина и Давыдова, Пестель, председательствовавший на съезде, «торжественно открыл заседание» и предложил для обсуждения несколько теоретических вопросов: о введении в России республиканского правления, форме будущих демократических выборов («прямые» или «косвенные»), планировавшемся после революции переделе земельной собственности, религиозном устройстве будущего государства^{163}.

Говорили и о тактических установках будущей революции: Пестель утверждал, что «действие» надо начинать в Петербурге «яко средоточии всех властей и правлений» и что задача Южного общества состоит в «признании, поддержании и содействии» петербургским революционерам. Возражая ему, Сергей Муравьев предлагал немедленные и решительные действия на юге^{164}.

Главный вопрос, который Пестель поставил перед участниками съезда, — вопрос о цареубийстве в случае начала революции. Он заставил собравшихся рассматривать этот вопрос и в практической плоскости и вынес на обсуждение свой проект разделения будущего революционного действия на «заговор» и «собственно революцию».

«Заговор», по мнению Пестеля, должен был быть осуществлен особым «обреченным отрядом» людей, формально не принадлежавших к обществу. Целью его было цареубийство, а возглавить «обреченный отряд» мог бы его старый приятель Михаил Лунин, известный решительностью и отвагой. «Ежели бы такая партия была составлена из отважных людей вне общества, то сие бы еще полезнее было», — показывал на следствии сам Пестель^{165}. Совершённое в столице цареубийство должно было стать сигналом к началу «собственно революции» — выступления армии.

Анализируя «повестку дня» киевского съезда 1823 года, нельзя не увидеть в ней целый ряд нелогичных моментов. Так, например, согласно идеям того же Пестеля, после победы революции надлежало не проводить «прямые» или «косвенные» выборы, а установить многолетнюю диктатуру временного революционного правления. Не имело практического смысла и обсуждение вопроса об «обреченном отряде»: людей, готовых в него войти, у Пестеля не было, а с Михаилом Луниным он, служа в Тульчине, много лет не виделся. Цареубийство же как необходимый элемент революционного плана было принято уже при образовании в 1821 году Южного общества.