Декабристы - [18]

могли честный человек им нравиться — конечно нет! Я был бич для них лично одною персоною моею; но не властью начальника] Плавного] штаба. — Они меня боялись, это правда — но и делали, что хотели, и я остановить действия их зловредные не мог… Вот в каком положении я находился, любезный Павел Иванович, — всё знал, всё видел, что делается, но не имел власти или, лучше сказать, не хотел компрометировать ту власть, которой с полною доверенностию вверяется благосостояние даже и целого государства. — Винили меня, и, может быть, и теперь еще находят меня виноватым царедворцы царя… почему я не доносил о злоупотреблениях, какие происходили у нас. — Скажите, можно ли было требовать от меня быть Гильковичем и можно ли, чтобы я был в том чине доносчиком наравне с жидом. — Вот за что я терпел, а может быть, и теперь еще обращаю на себя гнев монарший, несмотря на то, что дали мне корпус»^{111}.

Этому и другим подобным признаниям Пестель ходу не дал, но письма Рудзевича хранил тщательно, не уничтожив даже перед арестом. Ясно, что он, до самого конца просчитывавший возможности вооруженного выступления, всерьез рассчитывал на помощь или по крайней мере нейтралитет своего корпусного командира. Письма же эти могли стать страшным оружием против генерала — в том, конечно, случае, если бы Рудзевич попытался чем-то помешать заговорщикам.

Летом 1819 года, после приезда Киселева на новое место службы, власть некогда всесильного «графского адъютанта» в армейском штабе была резко ограничена. И это, конечно, было для заговорщиков чувствительным ударом. Однако от этого удара они быстро оправились: в декабре того же года генерал-интендантом стал Юшневский.

Казалось бы, в связи с этим назначением перед заговорщиками открылись головокружительные финансовые возможности. Юшневский, получивший право распоряжаться деньгами армейского бюджета, мог, подобно предшественникам, понимать это право «расширительно», что давало возможность тратить казенные деньги на нужды организации.

Подтверждение этому найти нетрудно: в 1828 году, через два года после ареста и осуждения Юшневского, на него был наложен огромный начет по интендантству. Согласно справке, составленной Третьим отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, «по требованию Временного счетного отделения интендантства 2-й армии здешнее губернское правление (губернское правление Подольской губернии. — О, К.) предположило взыскать с селения Хрустовой 326 018 руб. 49 ½ коп., обращенных на ответственность бывшего генерал-интенданта Алексея Юшневского». Был наложен запрет на любые операции с имением бывшего интенданта — деревней Хрустовой, которой он с братьями владел после смерти отца до своего осуждения^{112}.

Декабрист Андрей Розен, отбывавший каторгу вместе с Юшневским, рассказал в мемуарах, что разбирательство по интендантским делам «огорчало Юшневского в тюрьме потому, что если бы комиссия при ревизии обвинила его в чем-нибудь, то он был бы лишен возможности оправдаться». Но он же описал «радость и восторг старца, когда, по прошествии 8 лет, прислали ему копию с донесения комиссии высшему начальству, в коей было сказано, что бывший генерал-интендант 2-й армии А. П. Юшневский не только не причинял ущерба казне, но, напротив того, благоразумными и своевременными мерами доставил казне значительные выгоды». «Такое донесение делает честь не только почтенному товарищу, но и председателю названной комиссии генералу Николаю Николаевичу Муравьеву, правдивому и честному, впоследствии заслужившему народное прозвание Карский», — добавил Розен^{113}.

Мемуарист неточен в деталях: вряд ли комиссия, проверявшая Юшневского, могла найти, что его интендантскую деятельность характеризуют «благоразумные и своевременные меры». Он вовсе не был образцовым интендантом, делал ошибки, получал выговоры от начальства и даже от императора.

Кроме того, генерал-лейтенант Н. Н. Муравьев-Карский никакого отношения к «делу Юшневского» не имел. Он не руководил «временным счетным отделением интендантства 2-й армии» — в его ведении была другая комиссия, «учрежденная для окончания дел и счетов интендантств бывших 1 — й и 2-й армий». Комиссию эту создали в начале 1830-х годов, когда император Николай I приступил к структурному реформированию Вооруженных сил России. В ее задачу входила, в частности, проверка счетов интендантства 2-й армии начиная с Русско-турецкой войны 1828–1829 годов, и «делом Юшневского» она не занималась. В 1838 году Муравьев-Карский вообще ушел в отставку^{114}.

В свидетельстве Розена верно одно: в 1839 году начет с Юшневского был снят и бывший интендант совершенно оправдан от обвинений в служебных преступлениях. «Первое чувство, произведенное во мне известием о разрешении от начета, было — удивление. В положении моем я считал это несбыточным. Благоговею перед правосудием, оправдавшим беззащитного!» — писал он брату Семену^{115}.

И если власти посчитали возможным официально снять с каторжника обвинение в служебных преступлениях — значит, начет действительно был ошибочным, Юшневский не наживался на продовольственных подрядах и не присваивал казенных денег даже для благородной цели осуществления революции в России. Для этой самой цели он использовал не украденные из казны деньги, а свое служебное положение.