Декабристки. Тысячи верст до любви - [42]

– Спасибо вам, папенька. – Екатерина, наконец, осмелилась тоже обнять отца. – Спасибо, что вы так говорите! Вот только… я ведь на самом деле не делаю ничего особенного! Я просто еду к своему мужу, потому что муж и жена должны быть рядом, что бы ни случилось, – разве это не так?

– Так, все так, моя девочка. – Иван Лаваль еще крепче прижал к себе дочь. – Но ведь это никому, кроме тебя, в голову не пришло. Я слышал, что среди осужденных, кроме князя Сергея, женаты еще двадцать два человека – и только ты одна решила ехать за своим мужем. Да еще и подала пример нескольким другим женам, которые сами до такого не додумались!

– Подала пример? – удивилась Трубецкая. – Это кому же? Кто-то еще тоже решил уехать? Неужели Волконская?..

О том, что юная жена князя Сергея Волконского, узнав, что Екатерина подавала императору прошение позволить ей ехать в Читу, обратилась к нему с такой же просьбой, Трубецкая слышала, но ей и в голову не могло прийти, что Мария получит на это разрешение. И даже если бы она его получила – Екатерина не сомневалась, что, трезво все обдумав, Волконская не решилась бы им воспользоваться. Не могла же она взять с собой в далекое и рискованное путешествие своего маленького ребенка или тем более уехать без него!

– Не только Волконская, еще жены Никиты Муравьева и Михаила Нарышкина. Ты их знаешь, – ответил Лаваль.

– У Волконской же ребенок! – повторила Трубецкая свою мысль вслух. – А у Муравьевой – вообще трое детей! Куда же они?.. Как же…

– Детей им, скорее всего, взять с собой не разрешат, – вздохнул ее отец. – Но сами они, как я слышал, готовятся ехать.

Екатерина, слегка отстранившись от него, недоуменно пожала плечами. Взгляд Ивана Степановича был полон одобрения – он считал, что другие жены ссыльных, собиравшиеся поступить так же, как его любимая дочь, поступают правильно, и восхищался ими. Трубецкая же, несмотря на радость от мысли, что в Чите она будет не одна, никак не могла полностью разделить его чувства.

– Если бы у нас с Сергеем был ребенок, я, наверное, не смогла бы… – пробормотала молодая дама с сомнением. И тут же ее охватила сначала радость, что между ней и ее мужем нет никаких препятствий в виде детей, а потом – чувство вины за эту радость. На глаза стали наворачиваться слезы, но теперь даже отец был не способен понять смятение дочери и утешить ее.

– Их дети остаются с родственниками, о них и без родителей есть кому позаботиться, – мягко возразил он Екатерине. – Хотя я тебя понимаю, конечно же…

Трубецкая в ответ только вздохнула. Понять, что именно она чувствовала, старый Лаваль, несмотря на всю свою любовь к дочери, все-таки не мог – он не был женщиной.

– Тебе пора? Торопишься? – спросил он, видя, что Екатерина совсем расстроилась и от той решительности, с которой она его встретила, уже почти ничего не осталось.

– Да… Мне действительно уже пора. Иначе мы не успеем до ночи доехать до станции, где можно будет остановиться, – виновато развела руками бывшая княгиня.

– Конечно, тогда поспеши! – Иван Степанович еще раз быстро обнял дочь и повел ее к входным дверям. Екатерина на ходу подхватила лежащие на маленьком столике возле выхода дорожный несессер и зонтик и, не оглядываясь, шагнула за порог. Ее путешествие в Сибирь началось.

Экипаж резво катился по улицам и набережным Петербурга, дома, мимо которых он ехал, постепенно становились все более простыми и скромными на вид, но Трубецкая почти не смотрела в окно. Пару раз у нее мелькнула мысль, что было бы неплохо попрощаться с городом так же, как до этого она прощалась со своим родным домом, но молодая женщина с удивлением поняла, что ей совсем не хочется этого делать. Думать о том, что она оставляла позади, ей было уже неинтересно.

Когда последнее каменное строение скрылось из виду и экипаж запрыгал по неровной мостовой городской окраины среди низких деревянных жилищ, Екатерина снова вспомнила слова отца о других женах отправленных в ссылку бунтовщиков, которые захотели взять с нее пример и уехать к ним на каторгу. Неужели они действительно решатся на это и оставят в столице детей? Неужели на это пойдет даже Мария Волконская, которая совсем недавно родила мальчика и так долго и тяжело болела после этого? Это было выше понимания Трубецкой. Она слишком долго предпринимала безуспешные попытки стать матерью, слишком много времени лечилась за границей, и даже после того, как потеряла всякую надежду подарить мужу наследника и смирилась с этим, мысли о детях все равно оставались для нее чересчур болезненными. Если бы ей после всех мучений, робких надежд и жестоких разочарований все-таки посчастливилось родить сына или дочь, она не смогла бы расстаться с ребенком ни при каких обстоятельствах. Даже зная, что в этом случае никогда не увидит отца этого ребенка и не сможет больше разговаривать с ним.

Выехать из Петербурга ей удалось без каких-либо сложностей, которыми ее так пугали столичные чиновники: после проверки всех бумаг ее экипаж свободно пропустили на уходящую вдаль пыльную дорогу. Убедившись, что город остался позади, Екатерина устроилась поудобнее на сиденье и стала смотреть в окно. Бывшая княгиня не строила иллюзий о том, что дальнейшие этапы ее пути пройдут так же гладко: она догадывалась, что на других станциях и особенно в крупных городах, через которые она должна была проезжать, ее наверняка попытаются остановить и вернуть обратно в Петербург. Но до этого было еще далеко, эти препятствия были впереди, и пока она могла радоваться тому, что сделала первый шаг. Ее путешествие к дорогому Сергею началось, а значит, рано или поздно, пусть и не скоро, пусть через год или даже два, она доберется до него, и они снова будут вместе. С ней ему будет не так тяжело отбывать свое наказание – уж для этого она сделает все, что в ее силах, и даже больше.