Дедушка русской авиации - [17]
Вот зачем существует Кирк-Ярве. Он защищает нашу границу, наше небо, наш флот, нас с вами от тех, кто вообще-то и не собирается на нас нападать.
Кто в доме хозяин
Перед отбоем Гоша сказал Голдобину:
— Долго я терпел тебя, дурака, и хватит! Убирайся нахрен, на второй ярус!
— Чтобы я спал на втором ярусе, а какой-то чмошный карась внизу? Да ты умом е. лся!
Гоша молча сбросил на пол голдобинскую постель, а на ее место положил свою.
— Ты чего это делаешь, карась поганый?
Звонкий удар в ухо заставил Голдобина замолчать. Гоша громко сказал на весь кубрик:
— Не дай бог еще какая-нибудь б… назовет меня «карасем»!
Действительно, Полторацкого трудно было назвать «карасем» — после подъема он не вставал, ходил по кубрику в сапогах, расстегивался до пупа. А еще он назначил расторопного карася Жужгова своим личным ординарцем:
— Отныне пашешь только на меня! Усек? Увижу нарушение — получишь звездюлей и ты, и тот, кто тебя припахивает!
Наведя шухер в ТЭЧ, Полторацкий обратил свои ясные очи на другие подразделения. Ему хотелось лидерства, он тяготел к большой гарнизонной политике. С первой эскадрильей больших проблем не возникло. Добрая половина этого подразделения состояла из узбеков. Вычислив «отца узбеков» — сержанта Базарбоева, Полторацкий провел с ним разъяснительную беседу на тему «кто в доме хозяин». Базарбоев оказался парнем смышленым и «просек поляну» почти сразу — всего лишь после второго удара. Со второй и третьей эскадрильей дело было сложнее — там задавала тон сильная кавказская фракция. К этим ребятам «подъехать на кривой козе» было невозможно, поэтому Полторацкий при посредничестве Гиддигова вступил в переговоры с лидером кавказской «диаспоры» Гией Мгеладзе. Гия как истинный сын Востока, от принятия окончательного решения уклонился, но, уезжая на дембель, подарил Полторацкому свой охотничий кнопочный нож, то есть, практически передал скипетр. Так начался переход кавказской фракции под Гошин протекторат.
Красный день календаря
К 7 ноября в полку остался лишь один дембель — ярый залетчик Ширяев, который целыми днями или пьянствовал, или слонялся по казарме в кителе со споротыми погонами.
В отличие от Ширяева, Игорь чувствовал себя неважно — простудился. Все вновь прибывавшие в Кирк-Ярве солдаты рано или поздно простужались и заболевали. Климат тут гиблый. Постоянная почти стопроцентная влажность, сильнейшие ветры, периодические заряды метелей, сильный холод (поселок находился в котловине), сменяемый неожиданной оттепелью (сказывалось дыхание близкого моря), резкие скачки давления. Кроме того, опустившаяся полярная ночь — она здесь продолжалась с ноября до января — нагнетала апатию, душевный дискомфорт и депрессию. Добавим к этому радиоактивный фон — в нескольких километрах от гарнизона находилось кладбище радиоактивных отходов.
В канун «красного дня календаря», 7 ноября, Полторацкий почувствовал себя особенно хреново. Игорь не пошел на вечернюю поверку, сразу после ужина плюхнулся в койку и забылся тяжелым, нездоровым сном. Постоянный комок в горле и сопли, забившие нос, мешали дышать. Вдруг поступление воздуха в легкие Полторацкого прекратилось вообще. Голову Игоря накрыла плотная ткань, чьи-то руки крепко схватили за горло, тяжелый груз навалился на ноги, безжалостный кулак ударил в пах.
Боль прошила Гошу насквозь, на время лишила сил. Но это было ничто по сравнению с муками удушья. Ворсистая ткань забила рот и нос, железные пальцы сдавили горло и полностью перекрыли кислород. Игорь начал умирать. Когда удушье стало совсем нестерпимым, мозг Полторацкого прошила ослепительно-белая молния, пробудившая скрытые силы и давшая последний шанс. Повинуясь неведомому ранее инстинкту (разум бездействовал), руки Игоря, по чьему-то недосмотру оставшиеся свободными, схватили ненавистную ткань и с оглушительной треском ее располовинили. Вырвавшись наружу, руки, напрягшись, оторвали вражеские клешни от измученного горла. Глоток воздуха вернул полутруп к жизни.
Гоша издал горловой клик. Ноги стряхнули тяжесть, тело распрямилось. Перед глазами плыли круги, голова была чугунно-тяжелой, но руки и ноги действовали исправно, как бы сами по себе.
Враги были повержены и обращены в бегство. Гоша, тяжело дыша, пошел по проходу. На койке Черемисова не было одеяла, и сам Черемисов тоже отсутствовал. Гоша откашлялся и проскрежетал:
— Внимание, ТЭЧ! Все участники этого паскудства будут выявлены и наказаны — им предстоит смыть содеянное кровью, потом и слезами! Черемисов разжалован в караси, с остальными разберусь позже. Ночью возле моей кровати устанавливается мертвая зона. Любого приблизившегося немедленно и без предупреждения замочу. А теперь — отбой!
Сорок градусов
Утром Полторацкий (поздравим его с 68-летием Великого Октября) настолько расклеился, что ему не хватило сил подняться с койки. Подошедший Охримчук сочувственно покачал головой:
— Захворал ты, хлопчик. После завтрака пойдешь в санчасть, а пока полежи, порцаечку тебе принесут.
Надо пояснить, что такое «порцайка». Этим страшноватым словом в Кирк-Ярве обозначалась солдатская порция пищи. Скажем, завтрак — три куска белого хлеба, четыре куска сахара-рафинада, кружочек масла и фляжка кофе. Ужин — то же самое, но вместо кофе — чай. С обеда порцайки почему то не носились.
Настоящая книга журналиста Григория Волчека является одной из первых серьезных попыток художественного исследования и отображения политических и нравственно-психологических процессов начального этапа новейшей российской истории. Девяностые годы… По-разному называют их сегодня, но в одном сходятся все: это было время невиданного перелома, и его неоднозначное эхо будет сопровождать еще не одно поколение россиян. Книга круто замешана на фактическом и даже документальном материале. Имена многих ее «беллетристических» героев легко расшифровываются любым мало-мальски сведущим читателем.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.