Дедова груша - [3]

— Вставай, Василь, вставай, пора!

Над ним лицо Сашка с блескучими глазами, как у той жабы.

Не может проснуться Василь.

— Вставай, увалень, пора, — тормошит его за плечи друг.

И Галинка здесь, смеется звонко, радостно:

— Вставай, Василю!

Он слышит, как Сашко уже правит косу. Звенит и коса весело, остро, как Галинкин смех.

— Где была? — спрашивает у нее Василь.

— Я тебе не жинка, чтоб отчитываться.

— Галинка, — тянет с отчаянием Василь, — я ж люблю тебя!

— Ты и вареники с вишнями любишь, — смеется девка.

— Не смейся, Галю, я мужем буду, а Сашко в коммунию тебя запрет.

— А может, Сашко с коммунией мне люб больше дьяконовой хаты?

Зло бегают маленькие глазки Василя.

— Батьку твоему скажу, — грозится он.

Не любит Галинка угроз, не любит и Василя.

— Постылый... — И отворачивается от парня.

На ночь ушел Василь в село. Его провожал Сашко. О чем они говорили, знает только набедовавшаяся за войну степь да глупые перепела, кричавшие с заходом солнца, что «спать пора», будто это — самое главное в жизни. Проспал Василь девку.

Вечерами мрачный ходил он по Олесиной поляне, а девчата хихикали:

— Василь, иди к нам, что мы, хуже Галинки? — В селе женихом он был видным.

А внизу, в ивняке, целовались Галинка с Сашком, целовались иногда и на виду, бесстыжие, как две тени, бродили друг за другом. Но над ними не смеялись: одни Сашка уважали, другие побаивались.

Однажды веселую и грустную, насмешливую и улюлюкающую Олесину поляну охватила паника. Митрий Ляшко, проходя мимо кладбища, увидел привидение, ей-ей, оно бежало за ним. Несколько смельчаков приблизились к кладбищу и тоже видели, как что-то мельтешило промеж крестов.

Опустела поляна. Жившие у околицы боялись выходить из хат в поздний час.

И привидение осмелело. В полночь оно гуляло уже по Олесиной поляне. Парни с девчатами теперь не спускались по вечерам к Днепру. Хмурые, сидели парни у хат, курили крепкие цигарки, сплевывая сквозь зубы.

Сашко с Галинкой встречались теперь мельком. Иногда он подходил к Галинкиной хате и сидел с нею на скамеечке.

— Не сиди, не скалься с хлопцем, он тебе не пара. Иди матери помогать! — сейчас же раздавался крик.

Досадно было Сашку глядеть на парней, на их ленивый страх перед чертовщиной. Разве в коммунии, за которую дрался Сашко, будет место чертовщине? И Сашко решился. Мотря, с присущей ей партизанской хваткой, хлопнув Сашка по плечу, рубанула:

— Правильно, нечего идеи разводить. Ни один чертяка не устоит перед пролетарской пулей!

Когда сумерки сгустились, Сашко с Мотрей залегли у двух валунов, что издавна лежали у тропинки, ведущей от Олесиной поляны к кладбищу. Камнями-братками прозвали их на селе. Траурные процессии проходили мимо них многие и многие лета, и часто в скорбном бессилии опускались на эти камни люди, проводившие в последний путь своих близких.

Ночь была душной и темной. Звезды и те куда-то попрятались. Было очень тихо. Молчала Мотря, молчал и Сашко. Жутковато стало. Но Сашко хорошо запомнил слова своего полкового комиссара, что нет в природе бога и нет черта, а есть Совесть человеческая, Правда человеческая и Труд человеческий, перед которыми навсегда отступит темнота. И лежал он здесь за эту Правду человеческую. Смелый ты, Сашко, парень, и смелая подруга твоя по идейности Мотря, которая, когда будет построена коммуния, попригожеет и подобреет.

А вдруг привидение не придет? Как быть тогда? Многие на селе знали, куда вы пошли. И не поверят вашей правде и не пойдут за вами к тому, куда вы ведете, скажут, что брехал все Сашко: и бог есть, и черт есть, а поп Пантелей — заместитель их на земле, его и слушать надо.

Но вот что-то забелело и двинулось от кладбищенских ворот вниз по тропинке. А может, это померещилось уставшим глазам Сашка?

— Не промахнись, хлопчик, идет проклятое, — выдохнула в лицо Сашку Мотря.

Сашко крепче сжал карабин.

Саженными шагами шло оно, огромное, белое, быстро спускаясь по тропинке, будто парубок спешил на свидание к дивчине своей на Олесину поляну. Но, приблизясь к валунам-братьям, привидение остановилось, тревожно закачалось и замерло. Может, и оно знало о комсомольской засаде, да отважилось своей кривдою побить Сашкову правду? Ой, не отступит Сашко перед чертом, как не отступил он под дулами ружей беляков, не тому учили его добрые люди.

— Стой! — крикнул Сашко не своим голосом. — Стой, стрелять буду!

Охнул в ночи карабин.

Привидение качнулось и рухнуло наземь.

Сашко, отбросив карабин, выскочил из-за валунов. В несколько прыжков он оказался у бьющегося тела, обвернутого в белые простыни. Рядом валялись деревянные ходули. Сашко нагнулся и с силой отдернул белый холст. Показалась голова привидения. Сашко узнал Василя. Сопя, Василь поднялся с земли, освобождая ноги от холстины.

— Испугался, думал в меня стрелять будешь, — глухо сказал он Сашку.

А Сашко молчал. Так и стояли они друг перед другом: один высокий и тонкий, другой рыхлый, ссутулившийся.

— Гад ты, Василь! — наконец выговорил Сашко чужим для Василя голосом. — Собирай свою комедь, в село пойдем.

Подошла Мотря с карабином.

И пошли они втроем вниз по тропинке к селу. Впереди сурово молчавший Сашко, а за ним робко поспешавший Василь, неся в руках свою «комедь»: холстины с ходулями. Сзади шла Мотря.