Дед умер молодым - [23]

Да что там молодые инженеры! Сам хозяин, не такой уж нынче молодой (за сорок Савве Тимофеевичу), и тот, строго говоря, не очень благонадежен. Намедни вот забыл в директорском своем кабинете газетку на тоненькой, почти папиросной бумаге. Конторщик — толковый шпик, подобрал, доставил его благородию штаб-ротмистру. Издание оказалось прелюбопытнейшее. Называется «Искра»... Слышал штаб-ротмистр и раньше про эту газету, но читать пришлось впервые. До глубокой ночи читал, перечитывал, от первой до последней строки, у себя в служебном кабинете. Наутро в пакете за сургучной печатью с фельдъегерем отправил газетку во Владимир, пусть уж там полковник Бурков губернатору докладывает, а губернатор судит о благонадежности мануфактур-советника Морозова, с которым он, видимо, на короткой ноге.

У штаб-ротмистра Устинова забота попроще: Савве Тимофеевичу при встречах исправно козырять да издали на почтительном расстоянии доглядывать за ним «недреманным государевым оком».

Полковник Бурков во Владимире поблагодарил ревностного своего офицера за печатный трофей из Орехово-Зуева. Однако заметил:

— Как говорится, до бога высоко, до царька нашего мануфактурного вам, штаб-ротмистр, далеко. Присматривайтесь повнимательней пока к его окружению. Ну, старослужащие фирмы у нас все на хорошем счету. И Диановы — почтенная семья, и Лебедевы, и доктор Базилевич с супругой, и Кондратьев, и Федотов — господа благонамеренные, в верноподданнических их чувствах нет оснований сомневаться... А вот этот новый заведующий электрической станцией, которая все еще строится. Инженер этот, что из Баку в Орехово пожаловал...— Полковник заглянул в раскрытое досье: — Красин этот, Леонид Борисов... Как он?

— Разрешите доложить, господин полковник: к настоящему времени инженер Красин ни в чем предосудительном не замечен. По внешним данным человек солидный, состоятельный, одет всегда безукоризненно, даже щеголевато. На стройке электрической станции — от раннего утра до позднего вечера. С рабочих, с мастеров спрашивает строго, ни с кем никакого панибратства не допускает. Казенную квартиру Морозов ему предоставил на Англичанской улице. С остальными инженерами фирмы дружбы не заводит. Его даже как-то недолюбливают, считают заносчивым, замкнутым...

— Так, так... А с самим хозяином у него какие отношения?

— Не могу знать, господин полковник.

— «Не могу знать»,— хмуро передразнил тот. — Вы эти ваши армейские привычки оставьте, Устинов. Вы — офицер жандармерии, нам с нами еще государем Николаем Павловичем завещано: все знать. Нас мундир обязывает.

— Так точно, господин полковник.

После служебного разноса во Владимире главный орехово-зуевский жандарм настропалил свою агентуру насчет Красина. И вскоре выяснил: заведующий строящейся электростанции пользуется особым расположением директора-распорядителя Никольской мануфактуры. В кабинет к нему заходит без предварительного доклада секретаря. В Москву иной раз отлучается по делам, причем не извещая дирекцию, в нарушение установленных в Никольской мануфактуре правил. Однако по-прежнему ни в чем предосудительном замечен не был. С рабочими, которые на подозрении, не якшается. Никаких чемоданов и вообще тяжелых грузов из Москвы к себе не привозит. Стало быть, вне подозрения и по части доставки в Орехово-Зуево типографского шрифта. О том донесли штаб-ротмистру шпики, однако не разнюхали пока еще местонахождение означенного шрифта.

У жандармского полковника Буркова были все основания для недовольства штаб-ротмистром Устиновым. Еще бы. Ни сам он, ни шпики его и представить себе не могли, что тяжелый чемодан со шрифтом для подпольной типографии собственноручно доставил в свою «наследственную вотчину» директор-распорядитель Морозов, тот самый «мануфактурный царек», которого недолюбливали жандармы. И еще: охранители порядка понятия не имели о том, что у инженера Красина есть вторая, нелегальная должность: член Центрального Комитета социал-демократов — большевиков, финансист партии.

Спустя четверть века посол Советского Союза во Франции и Англии, народный комиссар внешней торговли СССР Леонид Борисович Красин в своих «Страничках воспоминаний об Орехово-Зуеве» писал:

«Разумеется, я не мог безразлично относиться к тому, что делалось в самом Орехово-Зуеве. С другой стороны, я не мог принять прямого участия в местной работе. Во-первых, потому, что, будучи инженером, я фактически был под непосредственным надзором как агента местной жандармерии (кажется, Владимирской), так и агентов Московской охранки, постоянно проживавших в Орехове, и особенно шпиков и агентов из самого правления предприятия, где главным лицом был не сам Савва Морозов, а его мать — главная пайщица. Во-вторых, я не мог принять участия в местной работе, не подводя под опасность провала не только себя лично, но и организацию ЦК в Москве, с которой я имел непосредственное соприкосновение при моих частых деловых поездках в Москву. Забавно, что по этому поводу как раз возник один из моих первых конфликтов с правлением: ни один из инженеров не мог поехать в Москву даже по своим личным делам без разрешения правления. Разумеется, я потребовал от Саввы Морозова изъятия из этого правила, и, к большому неудовольствию правления, оно было мне дано... Так как сам Савва Морозов находился в то время под довольно бдительным надзором... великого князя Сергея Александровича, то даже самое знакомство с ним надо было обставлять так, чтобы ни на кого из нас не могло пасть ни малейшего подозрения» .