Дед Пыхто - [10]

— Кешка, брат мой! Об этом молчи! У нас сухой закон. Правда, я кое-что припас. Но! Тихо!

Главный медведь и Главный слон прошли во главу стола. Медведь с поклоном пригласил гостей:

— Уж не побрезгуйте, гости дорогие! Чем богаты, тем и рады. Не обессудьте, но стол у нас, считай, вегетарианский. Мяса не держим. Лето, хранить негде, холодильников еще не завели.

Затем между Главными началась неторопливая беседа.

— Зачем пожаловали в Сибирь? — спросил медведь.

— Так вот, решили в добровольном зоопарке жить. Все равно всех нас переловят.

— Да-а… Серьезное дело. Не страшно?

— А чего бояться? Сыты будем, крыша над головой — что еще зверю надо?

— А воля?

— Волей сыт не будешь. На этой воле ходи и дрожи: то ли в капкан попадешь, то ли под пулю.

— Так-то оно так. А все ж таки воля.

— Тоже, с нами в город подадитесь?

— Повременим. Ты уж — черкни мне пару слов, как устроитель. А мы тут подумаем.

— Договорились. Провожатого нам не дашь? А то места незнакомые.

— Какой разговор. Будет провожатый.

— А, чуть не забыл. Что такое «холодно»?

— Да черт его знает. Сам-то я никогда не мерзну. Однако вечером узнаешь. Говорят, вечером это «холодно» и бывает.

Неожиданно у стола появился Потапыч. Он-таки уговорил своих караульщиков, соблазнил их праздничным угощением, они и не устояли: развязали Потапыча, взяли с него слово, что он не покажется у стола, и отпустили на все четыре стороны.

А Потапыч примостился к ближайшему муравейнику. Повеселел, море ему по колено стало и вот заявился к столу, к ужасу всех сибирских зверей. Потапыч заулыбался, лапы раскинул, вроде всех обнять захотел.

— А! Гости у нас! Из Африки! — Он вдруг рявкнул: — Африка — страна рабов! Темнота! Люди нагишом ходят! На сибирские харчи, значит, перебрались?! — Тут Потапыча подхватили под лапы, мешок на голову накинули и уволокли в кусты.

Главный медведь вздохнул:

— Вот наш хулиган! Один на всю тайгу. У вас-то водятся хулиганы?

— Сколько хочешь. Замаялся с ними. Особенно среди обезьян много. Ну, что ж, спасибо за угощение. Пора нам в путь.

Уссурийский тигр Вася между тем расспрашивал брата:

— Кеш, ну как там жизнь-то?

— Да ничего, жить можно. Жара только сильная. Язык высунешь и вставать неохота.

— Кеш, ты не ходи в зоопарк. Ну его. Поживи у меня, к родне съездим. Погуляем вволю.

— Не могу, Васек, честное слово, не могу. Меня же Главный за шиворот — и утащит. Ох, и строг зверь. Не смотри, что ласковый. Нет, Васек, пойду. Может, ты со мной?

— Не-е, я зверь вольный. Не тянет в клетку. Может, когда надумаю, а сейчас — нет, не хочу.

— Жалко, Вася. Сколько не виделись, и опять расстаемся.

— Конечно, жалко…

Главный слон протрубил сбор. Звери построились парами — впереди Главный слон и медвежонок Мишук, назначенный провожатым. Главный медведь сказал ему:

— Ты уж, Петя, постарайся. Доверяю тебе: ты резвый, расторопный и умишко толково соображает. Ласковый ты, послушный. И пора уж специальность какую-нибудь иметь- Вот проводником станешь. Потом геологов, охотников будешь водить.

Главный слон скомандовал:

— Шагом арш! Запевай!

Звери зашагали в город и запели старинный африканский марш:

Мы идем из Африки,

Все из той же Африки.

И сами не знаем, куда мы придем —

Ай, да люли!

Ночью звери вдруг почувствовали себя плохо: кожа покрывалась мурашками, мышцы свело, носы онемели и все враз начали ежиться, зевать, чихать:

— В чем дело? — спросил Главный слон у медвежонка.

— Ночь. Холодно. А вы не привычные.

— Что делать?

— Бегать, скакать и играть.

— Показывай.

Медвежонок разбежался и плечом поддел слоновью ногу, слон и не почувствовал толчка, но понял, в чем суть. Передал по цепочке приказание:

— Всем толкаться, да посильнее. И при этом бежать. Медвежонок тут же научил всех такой песенке:

Холодно было нам,

Все делили пополам.

Холодно, холодно на морозе петь.

Если даже, если шуба не умеет обогреть.

С этой песенкой и пошли. И действительно, от толкотни стало теплее. Главный слон еще спросил у медвежонка:

— Что такое «даже»?

— А? Это халат такой стеганый. А может, что-нибудь другое.

В ГОРОДЕ

Зверей в городе не ждали, сном-духом не слыхали про их мореплавание, поэтому горожане при виде звериной толпы побледнели, онемели, с перепугу начисто забыли знаменитое сибирское гостеприимство. Вместо того, чтобы встретить хлебом-солью, повести с дороги в баньку дорогих гостей — пусть бы попарились, похлестались березовыми веничками, а после кваску холодного попили, да и за стол — к самовару для душевной и долгой беседы — вместо этого горожане попрятались на чердаки, в подвалы, за толстые, каменные стены домов. У одного окна стояла старушка, вздыхала, крестилась, жалостливо приговаривала:

— Охти мне, горюшко какое! Пожар в тайге все зверье выгнал. Куда же они подеваются, погорельцы лесные! Вышла бы, милостыньку подала, да ведь боязно. Ишь, страшные какие!

Муж ее, Пантелеймон Иваныч, торопливо протер очки:

— Да ты что, старая? Вовсе глаза потеряла? Это где ж ты в тайге слона видела? Или этого, пятнистого-то черта? Тьфу, из головы вылетело! Леп, лип, лэп… Ну, вроде партыто! А! Леопарта! Нет, Фоминишна, тут не пожар. Тут, считай, мировое событие. Тут, крестись, не крестись, а звери иноземные. Должно, от войны сбежали. А может, ученым неймется: опыт какой проводят. Переселяют из одного места в другое. Сейчас такие опыты сплошь да рядом: то зайцев привезут, на волю отпустят, то рыбу из реки в озеро. Чтоб, значит, везде было густо, а пусто — нигде. А, может, просто по свету бродят, счастья ищут. Надо посмотреть, Фоминишна, радио послушать, газетки почитать, потом уж на улицу-то показываться. А то выйдем, а вдруг не положено.